– Вот послушай. Я уж знаю – скучно не будет. А
заскучаешь, значит, полный ты мудила и ни хуя не петришь в биологии
молекулярной, а заодно и в истории моей жизни. Вот я перед тобой –
мужик-красюк, прибарахлен, усами сладко пошевеливаю, «Москвич» у меня хоть и
старый, но ни хуя себе – бегает, квартира, заметь, не кооперативная и жена
скоро кандидат наук. Жена, надо сказать, загадка. Высшей неразгаданности и
тайны глубин. Этот самый сфинкс, который у арабов, – я короткометражку
видел, – говно по сравнению с нею. В нем и раскалывать-то нечего, если
разобраться. Ну, о жене речь впереди. Ты помногу не наливай, половинь. Так
забирает интеллигентней, и фары не разбегаются. И закусывай, а то окосеешь и не
поймешь ни хуя.
Короче говоря, после войны освободился я девятнадцати лет,
тетка моя меня в Москве прописала – ее начальник паспортного стола ебал прямо
на полу в кабинете, – и месяц нигде не работал, не хотел. Куропчил
потихоньку на садке, причем без партнеров, и даже пропаль спульнуть некому. Искусство!
Видишь пальцы? Ебаться надо Ойстраху: мои длиннее. И, между прочим, потому что
я завязал, чуял я этими пальцами, что за купюры в лопатниках или просто в
карманах. Одними пальчиками брал и ни разу не ошибся. А сколько таких парушек,
которые за рупь горят или за справку из домоуправления, которые они, фраера,
тянут как банкнот в мильон долларов, сколько сил тратят, на цыпочках
балансируют, вытягивают, а их за жопу и в конверт. У нас не считается, сколько
спиздил, главное – не воровать. Ну ладно, куропчу я себе помаленьку. Маршрут
«Б» освоил и трамвай «аннушку». Карточки, заметь, не брал. А если попадались, я
их по почте отсылал или в стол находок перепуливал. Был при деньге, жениться
собрался. Вдруг тетка говорит:
– Сосед тебя в институт к себе берет. Лаборантом
будешь. И завязывай, все одно погоришь. Скоро срока увеличат. Мой сказывал, а у
него брат на Лубянке шпионов ловит. Все знает прямо от Берии.
И правда, указ вышел: от пяти до четвертака. Я перебздел. И
везло мне что-то очень долго. И специальность получить хотелось. Но работать я
не любил. Не могу и все. Хоть убей. Пришлось идти в институт к соседу, все
ж-таки, потому что примета такая: если перебздел – скоро погоришь. С соседом
этим по утрам здоровались, он в сортире подолгу сидел, газетой шуршал и
смеялся. Воду спустит и хохочет. Ученые, они все авоськой стебанутые. По-моему,
он тетку тоже ебал, и в общем, устроился я в его лабораторию. Фамилия его была
Кизма. Нацию не поймешь, но не еврей и не русский. Красивый, но какой-то
усталый, лет под тридцать.
– Будешь, – говорит, – реактивы носить, опыты
помогать ставить, захочешь – учиться пойдешь.
– Нам, – говорю, – татарам, одна хуй. Что
ебать подтаскивать, что ебаных оттаскивать…
– Больше чтобы мата не слышал.
– Ладно.
Неделю работаю, таскаю хуйни всякие, склянки мою, язык
какой-то солью обжег и дристал четыре дня подряд. Думал, соль – поваренная, а
она, падла, химическая была. Бюллетень не брал, однако. А то в жопу миномет
вставлять будут, как в лагере. Ну уж чернил пузырек я уделал, чтоб на этап северный
не идти… В общем, работаю. Оборудую новую лабораторию. Микроскопов до хуя и
приборов, моторов и так далее. Вдруг надоело. Я даже нашалил. У начальника
кадров лопатник на «скулы» увел, ради искусства своей профессии. И, еби твою
мать, что тут началось! Часа через полтора взвод в штатском приехал, из
института никого не выпускают. Генеральный шмон, и разве что в жопу не
заглядывают. А все из-за чего? Я с лопатником пошел срать, раскрыл его – денег
нет. Одни ксивы, то есть доноса. И на моего Кизму тоже. Дескать, науку хуй
знает куда отодвигает, на собрании не поет, не хлопает и включает легкую музыку
советских композиторов. Опыты его направлены против человека, который звучит
гордо, и поэтому косвенно расшатывают экономику. Понял? Четвертаком завоняло. Пятьдесят
восьмой. Но я их не люблю. Чужими жопами жопу подтер. По ним получалось, что
весь институт – сплошной заговор осиного гнезда, а значит и ты в том числе? А
кизмов донос я из сортира вынес. Лопатник расписал на части и в унитаз бросил.
Дверь кто-то дергает, орет и бушует. Я вышел, объяснил, что химией обхавался и
что дверь – не зуб, не хуя ее дергать.
– Смотрите, – говорю Кизме, – ксивота на вас.
Он прочитал, побледнел, поблагодарил меня, все понял и хуяк
бумажку в мощнейшую кислоту. Она у нас на глазах растворилась к ебене бабушке.
Тут меня вызывают, вернее, дергают. Я, разумеется, не в
сознанке.
– Не такие, – говорю, – портные шили мне дела
и то они по швам расползались на первой примерке.
– Показания есть, что сзади в очереди терся. Может,
старое вспомнил?
– Ебал я эти показания. Много хоть там денег было?
– Денег совсем не было.
– На такое говно никогда бы не позарился.
Штатские смеялись. Отдохнули, видать, с моим простым языком
и отпустили.
Назавтра говорю Кизме, что работать не буду. Принципиально –
я не рабочий, а артист своего дела. «Я, – говорю, – на тахте лежать и
читать литературу люблю». Тут он странно на меня так посмотрел и, главное,
долго, – и начал издалека насчет важности для всего человечества евонной
науки – биологии, и что он начинает опыты, равных которым не бывало. Одним
словом – эксперимент. И я ему необходим. И что работа эта благодарная,
творческая. Но самое интересное, что она и не работа, а одно удовольствие,
причем высокооплачиваемое. Только без предрассудков к ней отнестись и с мыслью
о будущем человечества. Он чаще всего на него напирал.
– Слушай, сосед, – говорю, – не еби ты мне
мозгу, о чем речь-то?
– Ты должен стать донором.
– Кровь, что ли сдавать?
– Нет, не кровь.
– А что же, – смеюсь, – говно или ссаки?
– Сперма нам нужна, Николай, сперма.
– Что за сперма?
– То, из чего дети получаются.
– Какая же это сперма? Это малофейка. Малофья,
по-научному.
– Ну, пусть малофья. Сдавать для науки. Только не
пугайся. Позорного ничего в этом нет. Кстати, полнейшая тайна тебе гарантируется.
– А что ты не сдаешь? – подозрительно спрашиваю.
Он нахмурился.
– Могут обвинить в выборе объекта по родственному
признаку. Давай, соглашайся!
Тут я сел на пол и давай хохотать. Ни хуя себе работка! Чуть
не обоссался, и аппендицит заболел.
– Ржешь как болван. Сядь и послушай, для чего нужна
твоя сперма.
Шутки шутками, я прислушался, и оказалось, что план у Кизмы
таков: я дрочу и трухаю, что одно и то же, а малофейку эту под микроскопом
изучают. Потом пробуют ввести ее в пизду бесплодной бабе и смотрят, пропадет
она или нет. Тут я его перебил насчет алиментов, в случае чего.
