Смотрю на Владу Юрьевну, вот она – один шаг между нами и не
перейти его. А в ней ни жилочка не дрогнет, ни жилочка. Сфинкс! Тайна! Вроде бы
ей такое известно, до чего нам, мудакам, не допереть, если даже к виску молоток
приставить. Однако беру психику в руки.
– Вы, Николай, не смущайтесь, ни о чем не беспокойтесь.
Если хорошо кончится, вы дадите ему имя. Я вас понимаю… Все это немного
грустно, но наука есть наука.
И чтобы не заплакать, я ушел в свою хавирку, лег, мечтать
стал о Владе Юрьевне, привык на нарах таким манером себя возбуждать.
Мастурбирую и «Далеко от Москвы» читаю. В лаборатории вдруг какой-то шум. Я
быстро струхнул в пробирку, выхожу, несу ее в руке, а там, блядь, целая
делегация: замдиректора, партком, начкадров и какие-то, не из биологии, люди.
Приказ читают. Кизме лабораторию упразднить, лаборанток перевести в уборщицы, а
на меня подать дело в суд – ни хуя себе уха – за очковтирательство, прогулы и
занятия онанизмом, не соответствующие должности референта. А за то, что я
уборщицей по совместительству, содрать с меня эти деньги и зарплату до суда
заморозить.
Я как стоял с малофейкой в руках, так и остался стоять.
Ресничками шевелю, соображаю, какие ломаются мне статьи, решил уже – сто
девятая – злоупотребление служебным положением, часть первая. А замдиректора
еще чего-то читал про вредительство в биологической науке, и как Лысенко их
разоблачил, насчет империализма-менделизма и космополитизма. Принюхиваюсь –
родной судьбой запахло, потянуло тоскливо. Судьба моя пахнет сыро, вроде
листьев опавших, если под ними куча говна собачьего с прошлого года лежит.
– Вот он! Взгляните на него! – замдиректора
пальцем в меня тычет, – взгляните, до каких помощников опустились наши
горе-ученые, так любившие выдавать себя за представителей чистой науки. Чистая
наука чистыми руками делается, господа менделисты-морганисты!
Челюсть у меня – клацк! Пиздец, думаю, тут окромя
собственной судьбы еще и политикой чужой завоняло. С ходу решаю уйти в глухую
несознанку. С Менделем я не знаком, на очной ставке так и скажу, что в первый
раз вижу и что таких корешей «Политанией» вывожу, как лобковую вшу. А насчет
морганизма прокурору по надзору скажу прямо, что моей ноги в морге не было и не
будет, и мне не известно, ебал кто покойников или не ебал. Чего-чего, а
морганизма, сволочи, не пришьете. За него больше дают, чем за живое
изнасилование. Это ты уж у прокурора спроси, извилина у тебя одна, и та на
жопе, причем не извилина, а прямая линия. Не перебивай, лох корявый!
Прибегает академик, орет: «Сами мракобесы!» а замдиректора
берет у истопника ломик и – шарах! – этим ломиком по искусственной пизде.
– Нечего, – говорит, – на такие установки
народные финансы тратить.
Пробирку у меня из рук вырвал, выбросил, гад такой, в
форточку. Из этого я вывел, что он уже не зам, а директор института. Так и
было. Кизма вдруг захохотал, академик тоже, Влада Юрьевна заулыбалась, народу
набилось до хера в помещение, академик орет:
– Обезьяны! Троглодиты! Постесняйтесь собственных
генов!
– У нас, с вашего позволения, их нету. У нас
клетки! – отбрил замдиректора. – Признаетесь в ошибках?
Потом составляли кому-то приветствие, потом на заем
подписывали, и меня дернули на заседание научного совета. И вот тут началась
другая свадьба, убрали говно собачье из-под осенних листьев, выкинул я его
собственными руками. Но по порядку…
Поставили меня у зеленого стола и вонзились. Мол, зададут
мне несколько вопросов и чем больше правды я выложу, тем легче мне будет, как
простой интеллигентной жертве вредителей биологии. Задавать стал замдиректора.
– В каких отношениях находится Кизма с Молодиной? Писал
ли за нее диссертацию и оставались ли одни?
Я тебе разыграл допрос по порядку.
– В отношениях, – говорю, – научных. На моих
глазах не жили.
– Говорил ли академик, что сотрудники Лепешинской
только портят воздух?
– Не помню. Воздух все портят, только одни прямо, а
другие – исподтишка.
– Вы допускали оскорбительные аналогии по адресу Мамлакат
Мамаевой?
– Не допускал никогда. Уважал с детства.
Я сразу усек, что донос тиснула одна из лаборанток. Больше
некому.
– Кизма обещал вам выдать часть Нобелевской премии?
– Не обещал.
– Кто делал мрачные прогнозы относительно будущего
нашей планеты?
– Не помню.
– Как вы относитесь к бомбардировке вашей спермы
нейтронами, протонами и электронами?
– Сочувственно.
– Обещал Кизма сделать вас прародителем будущего
человечества?
– На хуй мне его надо? – завопил я. – Первым
по делу хотите пустить?
– Не материтесь. Мы понимаем, что вы жертва. Что сказал
академик насчет сталинского определения нации?
– По мне все хороши, что жид, что татарин, лишь бы
ложных показаний на суде не давали.
– Почему вы неоднократно кричали? Вам было больно?
– Приятно было, наоборот.
– Вам предлагали вивисекцироваться?
– Нет, ни разу.
– Вы знаете, что такое вивисекция?
– Первый раз слышу.
– В чем заключалась ваша… ваши занятия?
– Мое дело дрочить и малофейку отдавать. Больше я
ничего не знаю.
– Как относились сотрудники лаборатории к Менделю?
– Исключительно плохо. Неля даже говорила, что они во
время войны узбекам в Ташкенте взятки давали и вместо себя в какой-то Освенцим
посылали. И что ленивые они: сами не воюют, а дать себя убить – пожалуйста.
– Как проповедовался морганизм?
Началось, думаю. Самое главное, вспомнил, как Влада Юрьевна
говорила, что было бы, если бы дядя Вася в морге рыдал над каждым трупом. С
ходу стемнил:
– Это что за штука, морганизм?
– Вам лучше знать… и т п.
– Кто с уважением отзывался о космополитах?
– Это кто такие? Первый раз слышу.
– Выродки, люди, для которых не существует границ.
Пиздец, думаю, сейчас надо предупредить международного урку.
– Сколько часов длился ваш рабочий день и сколько
спирта вы получали за свою трудовую деятельность?
Ну, думаю, пора принимать меры. Затрясся я, надулся до
синевы, прибегаю к другому концу стола и хуяк в рыло администратору полную
чернильницу чернил. Хуяк, значит, в эпилепсию. Упал, рычу. Пену пускаю, ногами
колочу, завкадрами по яйцам заехал. Кто-то орет: «Язык ему быстрее убрать надо,
задохнется, зубы быстрей чем-нибудь железным разжать!» кто-то сует мне между
зубов часы карманные. Я челюстью двинул, они и тикать перестали. Глазами вращаю
бессмысленно. Эпилепсия первый класс, по Малому театру! Перестарался, подлюга,
затылком ебнулся об ножку стула и начал затихать постепенно. А вокруг меня
держат совет. Чтоб сору из избы не выносить, Западу пищу не давать – скорую
помощь вызвали.
