Но это не извиняет. «Оправдания — это ложь», — говорят бедуины. Правильно говорят.
Брат-лидер поручил ему самое важное дело — а он провалил его, провалил, как мальчишка, как будто бы он таков, на сколько лет выглядит.
Юсуф застонал. Сложно сказать, на сколько лет он сейчас выглядит. Но то, что выглядит плохо — это точно. Местные патрульные, или как они там еще называются, постарались на славу. То, что Юсуф попытался воспользоваться языком жестов, только еще больше разозлило их. Бить стали еще в вертолете, не дожидаясь прибытия на их базу (вероятно, там он сейчас и находился).
И всего-то полутора километров не дошел до пирамиды. А если бы даже и дошел — что это могло изменить?
Он мучительно застонал: нет, память так и не выдала справки насчет того, что именно следовало сделать. Что такое маг, у которого началось выпадение памяти? Меньше, чем ничто.
Это, а не синяки от ударов допрашивавших, причиняло настоящую боль. Синяки и даже что-нибудь похуже заживить можно. А вот как поступить с памятью?!
А ведь задание — это жизнь и смерть брата-лидера. Враг наверняка уже готовится к штурму столицы, его боевики наступают на запад, к главному городу. Что-то необходимо было поменять, а ключ — та самая пирамида.
Здесь его явно считают врагом и, судя по всему, каким-то опасным шпионом. Еще бы — пришел со стороны гор, а за горами — государство, враждебное местному. А может, есть какие-то еще неведомые ему признаки врага. Вот его стражники и разъярились не на шутку.
Что ж, еще не сейчас, может быть, через день или два, дверь откроется. За ней окажутся солдаты. Его выведут на плац, предварительно дав прикладом по зубам. Возможно, даже предложат помолиться — в последний раз в жизни.
Кому он будет молиться? Единому Господу? Но у Юсуфа были другие боги. Древние. Правоверного ему приходилось лишь изображать, попав в восставшую часть страны.
Вот только на сей раз Древние не пришли ему на помощь, когда это было действительно необходимо. А раз так, молиться ему некому. Так что залп последует очень быстро. Или выстрел в затылок — кто знает, как тут принято обращаться с подозрительными лазутчиками, не говорящими ни слова на допросе.
А вот интересно знать, тут есть такой же прибор для перевода, как у тех, кто остался за горной цепью? По идее, должен быть. Военные тайны — на то и военные тайны, что вечно не хранятся. Что есть у одних, то вскорости будет и у остальных. Это только не самые умные составители учебников говорят, что византийцы тысячу лет хранили секрет «греческого огня». Какая там тысяча, и пары десятков лет не прошло бы!
Почему-то воспоминание о Древних придало сил. Юсуф попытался подняться на ноги, и с третьей попытки это ему даже удалось. Сволочи-патрульные били его по ногам — как чувствовали, что он и без того хромает.
Следовало опереться о стенку. Юсуф так и поступил.
Стена оказалась сырой и холодной. Через пару шагов он почувствовал, что под рукой — какие-то царапины на камне. Должно быть, предыдущий несчастный узник пытался в последний раз написать свое имя. Или предупредить о чем-то.
Юсуфу сейчас это было совершенно все равно.
Минут через десять он, осторожно ступая, завершил обход маленькой камеры.
Похоже, тут не было вообще ничего. Ни соломенной подстилки, ни параши, пусть даже самой отвратительной.
Значит, люди сидели тут наверняка недолго. Ждали своей очереди, а потом… А вот что потом? Расстрел или новый допрос с более серьезными специалистами, чем здешние солдафоны?
А может быть, эти специалисты дадут ему шанс? Может, стоит каким-то образом дать им понять, кто он таков на самом деле?
Конечно, вряд ли это поможет, шансов тут — один на миллион.
Конечно, если бы Юсуф понял, что задание полностью провалено и ничего исправить уже нельзя, он предпочел бы просто покончить с собой. Даже не так: можно предоставить это взводу солдат. Тоже специалисты, как-никак.
Но почему-то сейчас он почувствовал надежду. Слабенькую, почти призрачную — но все же лучше, чем совсем ничего.
Стоило подождать. И отдаться воле своих господ — Древних. Как они решили, так и будет.
— Жалкий потомок рода аль-Андалуси призывает вас. Пусть, если я хоть в чем-то достоин произносить ваши имена, судьба моя переменится, — прошептал он.
И почему-то вспомнилась другая камера. Свет там все же был. И не только свет, но и звуки — о, еще какие звуки.
Так следовало пройти через ту камеру. Сотрудники охраны вождя не должны были бояться ничего.
А уж один из немногих посвященных, служащих брату-лидеру — и подавно…
* * *
— Это то, что необходимо, — сказал отец. — Ты должен во всем слушаться вождя и его приказов. И все будет хорошо, мальчик.
— Это необходимо, — говорил и брат-лидер. — У вас — особое предназначение, вы не должны ничего бояться.
И он улыбнулся своей самой доброй улыбкой.
Разговор происходил во дворе резиденции. Сюда были вынесены несколько столиков с шахматами, вождь любил такие «сеансы одновременной игры». «За шахматами легко думается, — сказал он как-то. — Обо всем. О вас, например. Ведь за вами — будущее, ребятишки. Будущее…»
Со стороны все выглядело очень запросто. Такая картина была по вечерам во многих дворах — компания мальчишек, вот-вот их позовут по домам. Конечно, не все предпочитали шахматы, обычные ребятишки больше любили играть в войну. Тем более что война и в самом деле была, хотя и далеко — где-то на юге.
Да и разговор, который сперва затеял отец, а потом продолжил брат-лидер (должно быть, уважаемый аль-Андалуси был обо всем предупрежден загодя), выглядел как-то уж слишком обыденно. Ну, как будто речь шла о том, что надо сходить со своим классом к зубному врачу — и ничего в этом страшного нет, все должны пройти осмотр, а если и будет немного больно, так это ничего — зато потом зубы болеть не станут.
Но только ребята, молчаливо сидевшие за шахматами, обычными не были. Да и речь шла вовсе не о походе к стоматологу.
— И помните: те, кого вы завтра увидите, — не люди. Они совершили тяжкие грехи против страны, против всех нас. А раз они уподобились скоту, значит, скотом и стали. Все очень просто.
Брат-лидер оказался сегодня особенно приветливым. Похоже, он знал все, что происходило с детьми и вокруг них.
— Как твоя младшая сестренка, Хаким? Поправляется?
— Да…
Худенький чернокожий Хаким удивленно вскидывает брови, глядя на вождя. И очень хочется спросить: «Я же вам про Фатиму не говорил, откуда же вы?..»
Вождь знает все и обо всех. И это — аксиома. Вот Юсуф не так давно проходил в школе, что такое аксиома. Это оно и есть.
Хаким, самый толстый и неуклюжий в их компании, всегда был предметом насмешек. Но не для брата-лидера.
