Но больше всего его занимали не лозунги и не правила грамматики местного языка (учебников у него оказалось в избытке, мало того — по три часа в день приходил человек, которого он прозвал «репетитором»).
Расспросить что-то поподробнее у этого мелко трясущегося человечка не было никакой возможности — во-первых, Юсуф еще не настолько хорошо знал местный язык, а аппаратом для ментального перевода тут пользовались, судя по всему, исключительно на допросах. А во-вторых, «репетитор» сразу же начинал бормотать лозунги, при этом поглядывал на своего ученика так жалобно и умоляюще, что стало понятно: требовать от него чего-то большего будет равносильно убийству.
Поэтому все расспросы стоило отложить на потом. А пока попробовать что-то понять самому.
Обстановка к этому располагала.
Помещение, в котором поселили Юсуфа, можно было назвать чем угодно, но не камерой — хотя, конечно, решетки на окнах с матовыми стеклами наводили именно на такие мысли.
Но «камера» оказалась вполне приспособленной для жизни: с кроватью, умывальником и даже нормальным туалетом и душем. Она вполне походила на бедноватый гостиничный номер.
Да и персонал не напоминал тюремщиков. Тем не менее камеру-квартиру запирали, выходить не разрешалось. Но при этом всегда вежливо говорилось: «Нет, пока нельзя, ты не готов».
И ничего не оставалось, как изучать грамматику, расхаживать по комнате, делая простейшие физические упражнения, и размышлять.
И было о чем поразмыслить.
Судя по всему, ему повезло встретиться с Великим Никто. Или — с Великой, если уж быть точным. И сделать то, о чем, наверное, и мечтать не смеет даже здешняя элита — или как тут называют особо приближенных к вождю?
Но неужели эта девчонка и есть правитель, который властвует здесь уже не одну сотню лет, вечный и неизменный Тиада-Атум?!
Быть может, она — из потомков вождя? Но вела себя как полноправная правительница и хозяйка.
Женщина на высшем посту, абсолютная властительница? Для Юсуфа, выросшего в ином обществе, было не очень понятно и это. Но такое он вполне мог допустить. Однако возраст, возраст! Она же совсем юная — восемнадцать-двадцать лет, не больше того. Или она лишь выглядит так?
Никто не смог бы ответить на все эти вопросы. Разве что она сама.
Но дни шли за днями, а верховная хозяйка тут не появлялась — ни с «изначально-бесконечной чистейшей любовью», ни с чем-то еще.
Важной деталью местного общества были личные номера. На эту штуку Юсуфу было позволено посмотреть только однажды: «репетитор» полез за ворот своей одежды, больше всего напоминавшей стандартную серую рубашку, и вытащил красный медальон, на котором были заметны какие-то линии и черточки (в тот момент Юсуф еще не знал местных цифр).
Медальон был любовно продемонстрирован издалека, когда пленник потянулся к нему, «репетитор» поспешным движением убрал его обратно.
— Это то, что делает нас равными, — торжественно объявил «репетитор».
— А почему его не выдали мне? — В голосе Юсуфа послышалось даже небольшое возмущение.
— Это — на усмотрение Великого, — прозвучал ответ.
— Я понимаю, это вместо… — Юсуф никак не мог вспомнить местное слово, обозначающее «документы», — похоже, его тут и не было. — Вместо бумаг для опознания человека?
— Да, это — для опознания.
— Но если кто-то поменяется медальонами?..
Ответом стали выпученные глаза и мелкая дрожь. Похоже, Юсуф сказал какую-то невероятную ересь, и если бы не решение Тиада-Атум и не его собственное незнание, быть бы ему забитым камнями. Или что тут полагается в качестве высшего проявления «любви»?
Было во всей этой обстановке кое-что неплохое: мысли о задании, которое надо было, во-первых, вспомнить, а во-вторых, выполнить, отошли куда-то на второй план. Они не ушли, такого и быть не могло. Но пока что следовало свыкаться с новой обстановкой, каким-то немыслимым пока образом добиться собственного освобождения, а уж тогда попробовать отправиться в ту самую долину, где он и был схвачен.
Пару раз ему снился брат-лидер. Почему-то вождь был на джипе, в самой простой одежде и без свиты, да и машиной он управлял сам — как при первой их встрече. Автомобиль ехал по пустынной дороге, а где-то вдалеке виднелись столбы дыма над домами.
Юсуф оказался на сиденье рядом с ним.
«Как дела, мальчик? Я надеялся на тебя…»
Брат-лидер отвернулся от дороги, на мгновение их взгляды встретились. Глаза вождя были печальными — таким Юсуф никогда его не видел.
«Крысы отняли у нас все, — проговорил вождь. Сказал он это без злобы, просто как факт. — Столицы, которую ты знал, больше нет. Ничего больше нет. Дочери пришлось бежать, сыновья сражаются. Мы будем бороться, я зову своих людей выйти на демонстрации, те, кто может держать оружие, присоединяются к нам. Но их мало, очень мало. Те, кто целовал мой портрет, теперь сидят по домам или присоединились к крысам. Если бы ты смог вовремя помочь…»
«Я сделал все, что мог», — твердо сказал Юсуф.
«Я знаю, — кивнул вождь. — На побережье говорят — «ветры дуют не так, как хотят корабли». Но я прошу тебя об одном: если ты сможешь отомстить, если хоть когда-нибудь тебе представится такой случай — отомсти.
Отомсти крысам. И не отталкивай тех, кто смог бы тебе помочь».
«Подскажите, подскажите, что я должен сделать в той долине?!»
Юсуфу захотелось упасть на колени перед этим суровым человеком, которого он любил больше, чем отца и мать. И просить, умолять, чтобы он повторил свое задание. И тогда никакое могущество тех, у кого он сейчас был в плену, не смогло бы его остановить.
И в этот момент где-то рядом поднялся столб песка, земля дрогнула… Юсуф понял, что проснулся.
Судя по темным окнам, стояла ночь. Ночь в совершенно ином мире. Похожем, но не таком.
Здесь все казалось чужим — слишком низкая кровать, крохотная лампочка под потолком — видимо, дежурное освещение. Хотя назвать это «освещением» было бы святотатством — красноватый огонек не мог осветить ничего, тени скапливались даже под ним.
Даже местная одежда и та выглядела чуждой.
Юсуф долго сидел на кровати, вытянув ноги и закрыв лицо руками. Неожиданный приступ отчаяния едва не сломил его.
Ведь он — из посвященных. И его сон вполне может оказаться вещим. Неужели столица будет захвачена, окажется во власти тех, кого называют крысами, а брату-лидеру придется бежать? Неужели те, кто кланялся портрету вождя, сами поднимут трехцветный флаг над Зеленой площадью?!
Такого не может, не должно быть.
Он ударил кулаком по деревянному полу, словно сама камера была виновата в том, что происходит. Половицы жалобно заскрипели.
* * *
«Он плачет. Почему?»
