Сразу после четырех в дверях показались две знакомые фигуры. Я знала, что рано или поздно они появятся. Не знала другого — что я им скажу. У них и у меня теперь были разные версии реальности. Они церемонно пожали руки моим родителям, потом подошли к кровати и улыбнулись слегка испуганными улыбками — так выглядят люди, которые не знают, как начать разговор.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Джаза.
— Щекотно, — сказала я. — И будто пьяная.
— Могло быть и хуже, — сказал Джером, пытаясь скроить улыбку.
Родители, видимо, сообразили, что моим друзьям нужна минутка, чтобы сказать то, что они хотят сказать. Они налили желающим чая и кофе и удалились. Но даже после их ухода в палате еще несколько секунд висело напряженное молчание.
— Я хочу извиниться, — сказала наконец Джаза. — Можно?
— За что? — спросила я.
— Ну… за… просто… что я не… То есть я тебе поверила, но…
Она собралась с мыслями и начала все сначала:
— В ночь того убийства, когда ты сказала, что видела мужчину, а я его не видела. Я поначалу решила, что ты это выдумала, даже когда появились полицейские. То есть ты выступила свидетелем — а потом он на тебя напал. Прости меня… Я больше никогда… прости.
В первую секунду я едва удержалась — чуть не выложила им все от начала до конца. Нет, нельзя. Мистер Торп прав. Нельзя, никогда, ни за что.
— Да ладно, — сказала я. — Я бы на твоем месте подумала о себе то же самое.
— А уроки по-прежнему отменены, — сообщил Джером. — Но пока не разогнали всех репортеров, мы сидели по своим норкам. Просто цирк. Последний выход Потрошителя произошел именно в Вексфорде…
— Шарлотта, — вдруг вырвалось у меня. — Я про нее забыла. Как она там?
— Нормально, — сказал Джером. — Обошлось парой швов.
— А она делает вид, что пострадала не меньше тебя, — с отвращением произнесла Джаза.
Шарлотту несколько раз ударил по голове невидимка. Я все готова была ей простить.
— А ты стала знаменитостью, — поведал Джером. — Когда ты вернешься…
Он осекся, подметив выражение моего лица.
— Значит, ты не вернешься? — спросил он. — Тебя забирают из школы, да?
— Бристоль как, ничего? — спросила я у обоих.
Джером облегченно выдохнул.
— Все лучше, чем Луизиана, — сказал он. — Я-то думал, ты произнесешь именно это слово. До Бристоля хоть поезда ходят.
Джаза все это время молчала. Она взяла мою руку, и слова стали совсем не нужны. Я знала, о чем она думает. Старого не вернешь, но я осталась жива. Все мы остались живы. Мы все пережили Потрошителя, а уж со всем остальным как-нибудь сумеем управиться.
— Я жалею только об одном, — сказала Джаза после паузы. — Я жалею, что не видела, как ее бьют лампой по голове.
38
Так вот, у дяди Вилли в свободной спальне на втором этаже восемь морозилок, — кажется, ему пришлось укреплять пол. Морозилки забиты всеми мыслимыми продуктами. Одна — мясом. Другая — овощами и полуфабрикатами. В одной, сколько мне известно, всякое там молоко, масло и йогурт. У него даже есть замороженное арахисовое масло в пластмассовых банках, замороженные сушеные бобы и замороженные батарейки, потому что он где-то вычитал, что так они дольше хранятся.
Я без понятия, положено ли замораживать арахисовое масло и батарейки, но я знаю точно: я ни за что не буду нить молоко трехлетней давности, хотя дядины мотивы мне понятны. Все это потому, что он пережил с десяток (а может, и больше) больших ураганов. Ураган «Катрина» разрушил его дом до основания. Сам дядя едва спасся. Он вылез через окно и сумел надуть плот, а потом его подобрал вертолет. Пес его погиб во время наводнения. Тогда дядя перебрался к нам поближе, купил маленький домик и набил его морозилками.
Понятное дело, когда налетает ураган, электричество отключают, так что, скорее всего, у дяди на руках окажется восемь морозилок со стремительно портящимися продуктами, но дело не в этом. Я не знаю, что он там увидел, когда вода вокруг поднималась все выше и выше, но увиденное заставило его приобрести восемь морозилок. Бывают настолько непереносимые вещи, что, если вы раз это пережили, вы дальше уже будете действовать без оглядки на чужое мнение.
Все эти мысли проносились у меня в голове, когда наше большое черное такси въехало на площадь перед Вексфордом, протрюхало по булыжнику и остановилось перед Готорном. Я могла бы попросить родителей забрать мои вещи — просто повернуться к Лондону спиной и больше никогда его не видеть. Но что-то в этом было не так. Я должна подняться в свою комнату. Должна сама уложить вещи. Должна еще раз посмотреть на это место, вспомнить, что здесь произошло. Да, на меня будут пялиться, но мне плевать.
Впрочем, быстро оглядевшись и проверив, который час, я сообразила, что с этим проблем не будет. Семь утра, суббота. Почти все окна в Готорне были темными. Две фигурки брели через лужайку в направлении столовой, больше я никого не видела. Никто еще не встал. Рядышком стояли два телевизионных фургона, но они уже складывали свои причиндалы. Шоу закончилось.
Когда мы подошли, Клаудия распахнула перед нами дверь. Мой отъезд будет таким же, каким было прибытие два с половиной месяца назад, — в дверях, поджидая меня, будет стоять Клаудия.
— Аврора, — сказала она самым что ни на есть тихим голосом, который звучал так, как звучат голоса людей, пытающихся докричаться в плохо работающий домофон. — Ты как?
— Нормально, — сказала я. — Спасибо.
Она познакомилась с родителями, наградив каждого своим могучим рукопожатием, способным раздавить кролика (говоря по совести, я ни разу не видела, чтобы Клаудия давила кроликов, но так понятнее сила сжатия).
Клаудия знала, что меня увозят, и, по счастью, решила не затевать обсуждений.
— Коробки наверху, — сказала она. — Я тебе с удовольствием помогу.
— Я лучше сама, — ответила я.
— Давай, конечно, — сказала она и кивнула — как мне показалось, одобрительно. — Мистер и миссис Дево, не хотите пройти в мой кабинет? Выпьем чаю, потолкуем. Аврора, ты не торопись. Понадобимся — мы здесь.
— Помни, — сказала мама, — не нагибаться, тяжести не поднимать.
Это из-за швов. Рана оказалась нетяжелой — простой порез, но по телу моему все еще тянулась длинная змея швов. Меня подробно проинструктировали, что мне можно, а что нельзя делать в ближайшие несколько дней, пока все не заживет. Собственно, рану свою я так и не видела — ее скрывали пластырь и бинты. Но, судя по количеству пластыря и по тому, что я чувствовала, длиной она была сантиметров пятьдесят. Меня заверили, что у меня останется заметный шрам, от верхнего ребра слева до правого бедра. Распотрошенная Потрошителем. Просто ходячая надпись для футболки.
Готорн в тот день действительно казался пустым. Я слышала свист в трубах отопления, ветер за окнами, потрескивание дерева. Может, оттого здесь и казалось так пустынно, что я уезжала. Я стала здесь чужой. Вот знакомый запах нашего этажа — остаточные ароматы шампуней и гелей для душа выплывают из заполненной паром душевой и смешиваются с металлическим запахом от посудомойки в кухоньке. Проходя по коридору, я дотрагивалась до всех дверей и вот наконец остановилась перед нашей.
