— У него были на то причины, Стрейджен из
Эмсата, — ответила дэльфийка. — Ведал Заласта, что именно Скарпе
может он довериться, как никому иному. Скарпа не кто иной, как сын Заласты.
Часть 3 - Ксанетия
Глава 21
Сефрения сидела одна на кровати в своей комнате, с грустью
размышляя о том, что одиночество, на которое она себя добровольно обрекла,
продлится теперь, вероятно, до конца ее дней. Те слова были сказаны в гневе,
второпях… и вот итог — пустота и одиночество. Она вздохнула.
Сефрения из Илары. Как странно, что и Кедон, и Ксанетия
извлекли из прошлого это древнее имя, и еще страннее, что оно до сих пор
глубоко трогает ее сердце.
Илару даже по стирикским понятиям трудно было назвать селением.
Стирики с давних пор стремились смягчить враждебность эленийцев, притворяясь
беднейшими из бедных, живя в лачугах и одеваясь в грубый домотканый холст. Но
Илара с ее единственной грязной улочкой, с хижинами из хвороста, обмазанного
глиной, была ее домом. Там прошло детство Сефрении, наполненное любовью, и
любовь эта достигла своей вершины с рождением ее сестры. В тот самый миг, когда
Афраэль появилась на свет, Сефрения разом обрела и исполнение всех желаний, и
цель всей своей жизни.
Память об этом крохотном бедном селении, о тепле и
всеобъятной любви, что окружали ее там, поддерживала ее в самые черные дни.
Илара, сиявшая в ее памяти, всегда была убежищем, где она могла укрыться от
мира, от уродства его, подступавшего к ней со всех сторон.
А теперь все было кончено. Предательство Заласты
безвозвратно очернило и осквернило самые драгоценные ее воспоминания. Теперь,
стоило ей вспомнить Илару, перед глазами, непрошеное, вставало лицо Заласты; и
притворная нежность, которой оно светилось, была жесточайшей ложью. Теперь она
видела его лицо таким, каким оно было на самом деле — маска обмана, похоти,
злобной ненависти к Богине-Дитя, которая была смыслом всего существования
Сефрении.
Ее память хранила Илару; разоблачение предательства и
двуличия Заласты уничтожило ее вновь — и на сей раз уже навеки.
Сефрения уронила лицо в ладони и зарыдала.
Принцесса Даная, погруженная в мрачные размышления,
свернулась калачиком в большом кресле. Там, в темной комнате, и отыскали ее
Спархок и Вэнион.
— Нет, — коротко ответила она на их страстные
уговоры. — Я не стану вмешиваться.
— Афраэль, — молил Вэнион со слезами на
глазах, — это убивает ее.
— Значит, ей придется умереть. Я ничем не могу помочь
ей. Она должна перенести это сама. Если я вмешаюсь, для нее все это пройдет
бесследно, а я слишком люблю ее, чтобы баловать и лишать значения ее страдания.
— Но ведь ты, надеюсь, не станешь возражать, если мы
попробуем ей помочь? — язвительно осведомился Спархок.
— Пробуйте, если хотите, — только без Беллиома.
— Знаешь, ты очень жестокая девочка. Я и не подозревал,
что в моей семье растет чудовище.
— Можешь придумывать мне любые прозвища,
Спархок, — я все равно не передумаю. И кстати, не пытайтесь что-либо
устраивать за моей спиной. Можете держать ее за руку, дарить цветы или
зацеловать ее до бесчувствия, только не вмешивайте в это дело Беллиом. А теперь
уходите и оставьте меня в покое. Мне и так тяжело.
И она теснее свернулась в кресле, крепко сжимая в объятиях
потрепанного Ролло. Древняя боль стояла в ее темных блестящих глазах.
— Так значит, Заласта уже давно пытался встать у нас на
пути? — спросил Бевьер, когда на следующее утро они собрались, как всегда,
в синей гостиной. Теперь все были одеты по-домашнему, и на длинном столе у
дальней стены был накрыт завтрак — каждый накладывал себе на тарелку, сколько
хотел. Королева Элана давно уже обнаружила, что принятие пищи отнюдь не помеха
обсуждению важных дел. Бевьер, расстегнув синий камзол, полулежал в кресле,
вытянув ноги. — Если именно он скрывался за этой тенью и облаком, это
почти неизбежно означает, что он имел отношение и к Земохской войне. Ксанетия
кивнула.
— Замыслы Заласты, сэр рыцарь, охватывают многие
столетия. Его страсть к Сефрении уходит истоками в детские годы, равно как и
ненависть его к Богине-Дитя, чье рождение разрушило все его надежды. Ведал он,
что, ежели посмеет открыто противостоять Богине-Дитя, одною мыслью уничтожит
она его раз и навсегда. Понимал он также, что страсть его в основе своей темна
и нечиста и что ни один бог не станет помогать ему в борьбе с Афраэлью. Долго
размышлял он о сем и заключил наконец, что надобна ему для успеха некая мощь,
не имеющая ни сознания, ни нравственности, ни собственной воли.
— То есть Беллиом, — сказал Спархок. — Во
всяком случае, именно таким его все считали. Мы-то теперь знаем, что это не
так.
— Истинны твои слова, — согласилась она. —
Заласта разделял всеобщее заблуждение, полагая Сапфирную Розу лишь источником
силы. Верил он, что Беллиом, не отягченный нравственными устоями, подчинится
ему беспрекословно и уничтожит его смертельного врага, а он таким образом
получит ту, кем так жаждет обладать — ибо, не заблуждайтесь, Заласта искал не
любви Сефрении, но обладания ею.
— Это омерзительно, — содрогнувшись, проговорила
баронесса Мелидира.
Ксанетия согласно кивнула.
— Знал Заласта, что нужны ему кольца, дабы повелевать
Беллиомом, — продолжала она, — однако всему Стирикуму ведомо было,
что сама проворная Богиня-Дитя похитила кольца у Гверига, тролля-карлика, дабы
не могло сие уродливое создание обернуть силу Беллиома против стириков. Оттого-то
Заласта по-прежнему сохранял притворную дружбу с Сефренией и ее сестрой,
надеясь выведать у них, где запрятаны кольца, и так обрести ключи к Беллиому.
Боги же знали, и знали немногие смертные, что однажды родится творение
Беллиома, Анакха, и по различным знакам и прорицаниям определено было, что
появится он на свет в доме Спархоков.
Афраэль встревожилась, ибо знала она, что дом Спархоков —
эленийский, а эленийцы без особой любви относятся к Стирикуму. Понимала она,
однако, что в назначенный день Анакха придет и поднимет Беллиом из места, где
он сокрыт, и завладеет им ради собственных целей — и целей самого Беллиома. Сие
и тревожило ее, ибо ежели Анакха разделит обычную нелюбовь эленийцев к
стирикам, может он обратить камень против ее почитателей. Стремясь уменьшить
сию опасность, решила она разделить кольца, одно отдав предку Анакхи, а другое
в руки иного смертного, дабы, когда Анакха унаследует кольцо, могла она познать
его душу и решить, безопасно ли будет передать в его владение и второе кольцо.
