— Ничуть. Цена монет не имеет ничего общего с их
настоящим весом. Это вопрос доверия. Люди могут не любить свое правительство,
но они ему доверяют. Если правительство говорит, что такая-то монета стоит
полкроны, значит, именно столько она и стоит. Ее цена основана не на весе, а на
соглашении, заключенном обществом. Если монета гуртована, она стоит столько,
сколько на ней отчеканили. На самом деле я совершенно ничего не украла.
— Ты преступница, Мелидира!
— С какой стати? Я ничего не украла.
— А если кто-нибудь узнает, чем ты занимаешься?
— Узнает — и что? Сделать-то они все равно ничего не
смогут. Если мне пригрозят или попытаются как-то навредить, я попросту предам
гласности свои занятия, и тогда все эозийские правительства рухнут, потому что
их монетам больше никто не станет доверять. — Мелидира погладила его по
щеке. — До чего же ты невинен, Стрейджен. Наверное поэтому ты мне так нравишься.
Ты притворяешься испорченным, а на самом деле ты сущий ребенок.
— Почему ты мне об этом рассказала?
— Потому что мне нужен компаньон. С делами в Эозии я
справлюсь и сама, но охватить всю Дарезию мне будет не под силу. У тебя здесь
есть связи, а у меня нет. Я научу тебя, как вести дела, и оставлю Дарезию тебе.
Я куплю тебе титул и устрою все так, чтобы ты мог начать немедленно.
Глаза его сузились.
— Почему? — спросил он. — С какой стати ты со
мной так щедра?
— Я вовсе не щедра, Стрейджен. Ты будешь ежемесячно
выплачивать мне мою долю. Я об этом позабочусь. И не деньгами, Стрейджен. Мне
нужны слитки — славные тяжелые золотые брусочки, которые так легко взвесить. И
не вздумай, кстати, подмешивать в них медь, не то я перережу тебе горло.
— Мелидира, я в жизни не встречал такой безжалостной
женщины. — В голосе Стрейджена прозвучала опасливая нотка.
— Ну что ты, Стрейджен, — лукаво ответила
она. — Кое в чем я вполне мила и покорна. Да, вот еще что — нам придется
пожениться.
— Что?!
— Браки заключаются на небесах, милорд. Брак даст мне
возможность крепче держать тебя в руках, а я была бы совершенной дурой, если бы
безоглядно доверяла тебе.
— А что, если я не захочу на тебе жениться? —
безнадежно осведомился он.
— Тем хуже для тебя, Стрейджен, потому что, хочешь ты
того или нет, а тебе придется на мне жениться.
— И если я откажусь, ты меня, по всей видимости,
убьешь.
— Конечно. Я не намерена отпускать тебя на волю после
того, как все тебе рассказала. Ты привыкнешь к этой мысли, милорд Стрейджен. Я
собираюсь сделать тебя безумно счастливым — и вдобавок сказочно богатым. Когда
еще ты получал лучшее предложение?
На лице Стрейджена, однако, была написана откровенная
паника.
— Вот этого я не ожидала, — пробормотала Даная,
идя рядом со Спархоком по лужайке.
Спархок был так потрясен, что едва нашел в себе силы
отозваться:
— Ты хочешь сказать, что понятия не имела о маленьком
увлечении Мелидиры?
— Да нет, Спархок, конечно же об этом я знала. Мелидира
купила себе место при мамином дворе несколько лет назад.
— Купила?!
— Заплатила старой графине, чтобы та уступила ей место.
Чего я совершенно не ожидала, так это ее прямолинейного объяснения со
Стрейдженом. Я полагала, что она хоть немного смягчит суть дела, — куда
там! Она нарезала его на ломтики и подала к столу, при этом не оставив ему
никакого пути к отступлению. Пожалуй, я ее недооценивала.
— Нет, скорее уж ты недооценила Стрейджена. Она
применила единственный способ, который мог принести ей успех. Стрейджен весьма
скользкая личность, и, прежде чем нарезать его ломтиками, нужно приколоть его
вилкой к блюду, чтобы не вывернулся. Обычного разговора о браке он и слушать бы
не стал, поэтому она предпочла говорить о деле, а брак оказался как бы
приложением к нему.
— Только не для нее.
— Да, я знаю. Однако она действовала совершенно
правильно. Знаешь, мне придется рассказать об этом твоей матери.
— Даже и не думай об этом. Ты слышал, что говорила
Мелидира? Мама ничего не сможет с ней поделать, и ты добьешься только того, что
расстроишь ее.
— Но, Афраэль, они же воруют миллионы.
— Они не воруют ничего, Спархок. То, чем они
занимаются, ни в коей мере не изменяет стоимость денег. Если хорошенько
задуматься, они на самом деле создают миллионы. Миру это только на пользу.
— Не понимаю, где здесь логика.
— Тебе и не нужно ничего понимать, отец, — сладким
голосом заметила она. — Просто поверь мне на слово. А теперь нам нужно
пойти вон туда.
«Вон туда» означало — ко рву, у которого по заросшему травой
берегу прохаживались бок о бок Вэнион и Сефрения. Спархок уже успел привыкнуть
к своей невидимости, и все же испытывал странное ощущение, когда друг смотрел
прямо на него, не подозревая о его присутствии.
— Это зависит от того, какие разновидности рыб доступны
для разведения в местных условиях, — наставительно объяснял Вэнион.
Спархок хорошо знал этот его «наставнический» тон, который ничем не отличался
от тона «проповеднического». Вэнион погружал в глубокий сон целые поколения
пандионских послушников — и в учебном зале, и в церкви.
— Почему он так говорит? — спросила Даная.
— Боится, — вздохнул Спархок.
— Сефрении?! Вэнион никого и ничего не боится — и, уж
конечно, меньше всего Сефрении. Он любит ее.
— Именно это его и пугает. Он не знает, что сказать.
Если он скажет что-нибудь не то, все рухнет.
— Итак, — продолжал Вэнион, — существуют
рыбы, живущие в холодной воде, и рыбы, живущие в теплой воде. Карпы любят
теплую воду, форель, напротив, — холодную.
Глаза Сефрении понемногу стекленели.
— Вода во рву долгое время пребывала в покое, поэтому
она согрелась. Это исключает форель, как ты полагаешь?
— О да, — вздохнула она.
— Но это не значит, что здесь нельзя поселить другую
разновидность рыб. Хороший повар может состряпать чудесные блюда из карпа — а
кроме того, карпы хорошо очищают воду. Ничто так не сохранит воду свежей, как
стая карпов.
— Нет, — опять вздохнула Сефрения. — Уверена,
что нет.
— Да что же это он такое вытворяет?! — возмутилась
Даная.
