— Хм, интересная идея, Халэд, но я не знаю, куда
отправляться. Будущее еще не произошло, так что где — или когда — я могу найти
нужный корабль? Я была в другом месте.
— Что ты подразумеваешь под «другим местом»?
— Наш мир — не единственный, Халэд, — загадочно
ответила она и скорчила гримаску. — Ты не поверишь, сколько сложных
переговоров понадобилось для того, чтобы добыть этот корабль.
Глава 3
Элана и Сарабиан поднялись на вершину донжона мерцающего
замка, якобы для того, чтобы полюбоваться закатом. Хотя замок целиком и
полностью находился в руках эленийцев, в нем оставалось достаточно тамульцев,
чтобы искать уединения, когда нужно поговорить о вещах, не предназначенных для
чужих ушей.
— Все сводится к вопросу о власти, Сарабиан, —
задумчиво говорила Элана императору. — Сам факт ее существования есть
средоточие всей нашей жизни. Мы можем взять ее в свои руки либо не брать и
оставить все как есть, но если бросить власть без присмотра, можешь быть
уверен, что ее непременно подберет кто-то другой. — Она говорила негромко,
и ее бледное юное лицо было почти мрачным.
— Ты нынче в меланхолическом настроении, Элана, —
заметил Сарабиан.
— Я не люблю расставаться со Спархоком. Мы досыта
нахлебались разлуки, когда Алдреас отправил его в изгнание. Вот к чему я клоню:
тебе придется проявить немалую твердость, дабы дать понять твоему
правительству, что все изменилось. То, чем ты намерен заняться, называется захватом
власти. Это, знаешь ли, революция, — Элана слабо улыбнулась, — а ты,
Сарабиан, чересчур цивилизован, чтобы из тебя получился хороший революционер.
Ты уверен, что хочешь свергнуть собственное правительство?
— Боже милостивый, Элана, это же мое правительство, да
и власть изначально была моей!
— Но ты не использовал ее. Ты был ленив, потакал своим
слабостям, и выпустил власть из рук. Твои министры таскали ее у тебя ломтик за
ломтиком, а теперь ты намерен отобрать ее у них силой. Люди расстаются с
властью весьма неохотно, так что тебе придется убить кое-кого из своих
министров, чтобы доказать остальным серьезность своих намерений.
— Убить?!
— Это высшее выражение власти, Сарабиан, а твое
нынешнее положение требует некоторой безжалостности. Тебе придется пролить
кровь, чтобы завладеть вниманием своего правительства.
— Не думаю, что у меня достанет на это сил, —
обеспокоенно признался Сарабиан. — Да, время от времени я сыплю угрозами,
но вряд ли смог бы на самом деле приказать кого-то убить.
— Дело твое, но, если ты не сможешь этого сделать, ты
проиграешь, а это значит, что они убьют тебя. — Элана задумалась. —
Они, скорее всего, убьют тебя в любом случае, — прибавила она, — но
так хотя бы ты умрешь с сознанием того, что умираешь за нечто важное. Если ты
будешь знать, что рано или поздно тебя убьют, это поможет тебе принимать
некоторые неприятные решения в самом начале. Стоит только устроить парочку
убийств, а дальше дело пойдет легче. У меня есть некоторый опыт в подобных
делах, потому что почти такая же история приключилась и со мной. Когда я взошла
на трон, мое правительство целиком и полностью было в руках первосвященника
Энниаса, и мне пришлось, хочешь не хочешь, отбирать у него мою власть.
— Ты так свободно говоришь об убийствах, Элана. Почему
ты не убила Энниаса?
Элана засмеялась. Это был ломкий леденящий смешок.
— Не потому, что не хотела этого, уж ты мне
поверь, — просто я была чересчур слаба. Энниас весьма тщательно лишил
корону всей власти. Конечно, мне помогали лорд Вэнион и его пандионцы, но в
распоряжении Энниаса были армия и солдаты церкви. Я убила нескольких его мелких
пособников, но добраться до него самого так и не смогла. Он, однако, знал, что
я пытаюсь это сделать, а потому отравил меня. Энниас на самом деле был
великолепным политиком. Он точно знал, когда настает время убивать.
— Можно подумать, что ты восхищалась им.
— Я ненавидела его, но он и вправду был великолепен.
— Что ж, я пока никого не убил, так что у меня еще есть
путь к отступлению.
— Ошибаешься, Сарабиан. Ты уже выхватил кинжал, и тебе
волей-неволей придется применить его. Ты подавил мятеж, ты арестовал министра
внутренних дел, а это, знаешь ли, все равно что объявить войну.
— Но ведь все это сделала ты, — обвинил он.
— Верно, но я действовала от твоего имени, так что это
одно и то же — во всяком случае, в глазах твоих врагов. Сейчас ты в огромной
опасности, Сарабиан. Ты дал понять своему правительству, что намерен отнять у
него власть, которую так неосмотрительно упустил. Если ты не начнешь убивать —
причем очень и очень скоро, — ты, скорее всего, не доживешь и до конца
месяца. Ты уже был бы мертв, если бы не укрылся в этом замке.
— Элана, ты меня пугаешь.
— Господь свидетель, именно этого я и добивалась.
Нравится это тебе или нет, Сарабиан, а ты теперь приговорен. — Она
огляделась. Солнце опускалось в завесу туч, громоздившихся над западными
горами, и его густой багрянец играл на перламутровых куполах Материона. —
Посмотри на свой город, Сарабиан, — и поразмысли о том, что такое
политика. Прежде чем с тобой будет покончено, этот багрянец, разлитый по
куполам, станет не только отсветом заката.
— Довольно прямолинейно, — пробормотал он, с
непривычной жесткостью сжимая челюсти. — Ну хорошо, и сколько же человек я
должен убить, чтобы обеспечить себе безопасность?
— У тебя не хватит для этого ножей, друг мой. Даже если
ты перережешь весь Материон, ты все равно не будешь в безопасности. Тебе
придется смириться с тем, что опасность будет твоим постоянным спутником до
конца дней. — Элана улыбнулась своему собеседнику. — На самом деле
это даже возбуждает — когда привыкнешь, конечно.
— Стал-быть, так, ваш-ш-величество, — протянул
Кааладор, — оно выходит, што ентот Крегер гуторил Спархоку нашему истинную
голенькую правду. Мы тут со Стрейдженом припекли маненько тех сукиных сынов,
што в заварушке сцапали… — Он сделал паузу. — Ваше величество не будет
разочаровано, если я немного поговорю как нормальный человек? От этого говора
можно челюсть вывихнуть.
— Не говоря уже о насилии над родным языком, —
пробормотал Стрейджен.
