Спархок одевался нарочито медленно, с неохотой натягивая
войлочную, покрытую ржавыми пятнами нижнюю одежду и с нескрываемым отвращением
косясь на груду черных пандионских доспехов.
— Ты уложил теплые вещи? — спросила Элана. —
Даже здесь, на юге, ночами уже прохладно, так что на Северном мысу будет очень
холодно.
— Уложил, — проворчал он, — да что в ней
проку? Никакая одежда не спасает, когда сверху носишь железо. — Спархок
скорчил кислую гримасу. — Глупо, конечно, но всякий раз, когда я надеваю
доспехи, тут же начинаю обливаться потом. И то же самое происходит со всеми
рыцарями, сколько я их знаю. Мы обливаемся потом, даже когда мерзнем, и под
доспехами намерзают сосульки. Порой я жалею, что не занялся другим ремеслом.
Резать людей ради долга и пропитания со временем как-то надоедает.
— Что-то ты нынче утром в мрачном настроении, любимый.
— Это потому, что мне с каждым разом все труднее
собираться в поход. В дороге уже становится полегче.
— Ты ведь будешь осторожен, правда, Спархок? Я умру,
если потеряю тебя.
— Вряд ли мне будет грозить какая-то опасность, любовь
моя. У меня есть Беллиом, а он может сдернуть солнце с неба и переломить о
колено. Кому надо поберечься, так это Киргону и Заласте.
— Не будь слишком самоуверен.
— Я ничуть не самоуверен. Просто у меня больше
преимуществ, чем я мог бы сосчитать. Мы победим, Элана, и нет в мире силы,
которая способна остановить нас. Все, что нам сейчас осталось, —
утомительный путь из Материона прямиком к победе.
— Почему бы тебе не поцеловать меня сейчас? —
предложила она. — До того, как ты наденешь доспехи. Когда ты закован в
сталь, после твоего поцелуя синяки у меня не сходят неделями.
— Знаешь, — улыбнулся он, — а это чертовски
хорошая идея. Действительно, почему бы мне тебя не поцеловать?
Колонна растянулась на несколько миль, переваливая через
округлые холмы на восточном берегу озера Самма. Здесь были рыцари церкви,
атаны, пелои Кринга и несколько полков тамульской армии, разодетых, как на
праздник.
День выдался чудесный — один из тех замечательных осенних
дней, когда легкий ветерок гонит пухлые облачка по высокому пронзительно-синему
небу. Огромные тени облаков скользили по холмистой земле, и армия Спархока
ехала попеременно то под солнцем, то в тени. Стяги и вымпелы всех сортов
плясали на ветру, полощась на копьях и древках.
Королева Бетуана шагала вровень с плечом Фарэна.
— Ты уверен, Спархок-рыцарь? — спрашивала
она. — Тролли — животные, а всякое животное рождается с умением плавать.
Даже кошка умеет плавать.
— Но не слишком любит это занятие,
Бетуана-королева. — Спархок улыбнулся, вспомнив, как Мурр плавала
«по-кошачьи» в пруду с золотыми рыбками в сарсосском доме Сефрении. —
Улаф-рыцарь говорит, что мы можем не беспокоиться, что тролли вплавь обогнут
стену. Они могут переплыть реку или озеро, но море их пугает. Должно быть, все
дело в прибое — или в соленой воде.
— Почему мы движемся так медленно? — В ее голосе
звучало нетерпение.
— Мы хотим, чтобы шпионы Заласты наверняка увидели нас,
ваше величество, — пояснил Вэнион. — Это весьма важная часть нашего
плана.
— Эленийские сражения слишком долгие, — заметила
она.
— Мы бы предпочли сражение покороче, атана, но происки
Заласты охватили весь континент, потому и нам приходится успевать повсюду.
Сефрения, которая везла в седле перед собой Флейту, выехала
вперед. Рядом с ней ехала Ксанетия. Между Сефренией и Ксанетией понемногу росла
и крепла осторожная дружба. Обе по-прежнему старательно выбирали слова и не
пытались подстегивать события. Теперь напряжение между ними исходило не от
вражды, а скорее от избыточной боязни нечаянно оскорбить друг друга, и Спархок
чувствовал в этом решительную перемену к лучшему.
— Мы устали от краснобайства, — сказала Сефрения
Вэниону. — Я никак не могу решить, кто больший лжец и хвастун — Тиниен или
Улаф.
— Вот как?
— Они пытаются перехвастать друг друга. Улаф отчаянно
привирает, и Тиниен, я подозреваю, делает то же самое. Они лезут из кожи вон,
уверяя друг друга, будто бы его собеседник упустил величайшее приключение
столетия. Скоро они утонут во лжи с головой.
— Это всего лишь способ выразить свои чувства,
матушка, — пояснил Спархок. — Они стесняются признаться, что обожают
друг друга, а потому рассказывают небылицы.
— Ты что-нибудь поняла, Ксанетия? — улыбнулась
Сефрения.
— Кто, имеющий разум, в силах понять, сестра, как и
почему мужчины выражают свою любовь?
— Мужчины не слишком в ладах со словом «любовь», —
заметил Спархок, — особенно когда речь идет о другом мужчине.
— Но ведь это же именно любовь, не так ли,
Спархок? — спросила Сефрения.
— Может быть, но мы все равно не в ладах с этим словом.
— Желала бы я поговорить с тобою, анара, —
вмешалась в разговор Бетуана, как всегда переходя на архаическую речь.
— С радостью внемлю я твоим словам, королева Атана.
— Не так давно молодые атаны выразили желание отыскать
Дэльфиус, замышляя разрушить твой родной город и предать мечу твоих соплеменников.
Стыдно мне от всего сердца, что я дала им свое согласие.
Ксанетия улыбнулась.
— Сие неважно, королева Атана, ибо есть лишь избыток
юношеских бурь и восторгов. Должна признаться, что наши неопытные и горячие
юнцы частенько забавляются, обманывая и отвлекая твоих, уводя их от цели их
исканий посредством несложных чар и неуклюжих трюков. Сдается мне ныне, что
подобным образом обе мы освобождаемся от тяжкой обязанности искать занятие
нашим детям, кои по молодости, неопытности и скуке своей вечно сетуют, что
нечем им заняться — во всяком случае, ничем, что было бы достойно их
необычайных талантов.
Бетуана рассмеялась.
— Неужто и ваши дети донимают вас своими сетованиями,
анара?
— Как и все дети в мире, — заверила их
Сефрения. — Это и есть одна из причин, по которой родители так быстро
старятся.
— Хорошо сказано, — согласился Спархок. Ни он, ни
Сефрения при этом старались не смотреть на Флейту.
