— Полно, граф Кинад, — позвал снизу женский
голос, — в самом деле, я верю вам на слово!
— Нет, баронесса, я хочу, чтоб вы собственными глазами
прочли подлинные слова его величества. Глупейшего воззвания вы в жизни не
встречали.
Дверь распахнулась, и вошел человек со свечой. Это был тот
самый, на кого два дня назад указали Стольгу. Стольг лениво гадал, чем это граф
Кинад так разозлил кого-то, чтобы стоило оплачивать визит наемного убийцы. Он
отбросил эту мысль. Уж его это определенно не касалось.
Стольг был опытным профессионалом, а потому владел самыми
разными способами убийства. Граф Кинад стоял спиной к нему, и это позволяло
применить излюбленный прием Стольга. Он вынул из ножен на поясе длинный кинжал,
бесшумно шагнул вплотную к графу и с хрустом вогнал узкое длинное лезвие в
основание графского черепа. Потом подхватил обмякшее тело и бережно уложил его
на пол. Удар кинжалом в мозг был, как правило, надежен, скор, бесшумен — и
аккуратен. Рута терпеть не могла отстирывать его одежду от крови. Стольг уперся
подошвой в спину графа между лопаток и рывком выдернул кинжал. Порой сделать
это было нелегко. Чтобы вытащить кинжал из кости, нужно немалое усилие.
Стольг перекатил тело на спину и внимательно заглянул в лицо
графа. Профессионал всегда должен убедиться, что клиента обслужили достойно.
Граф был несомненно мертв. Его невидящие глаза тупо смотрели
в никуда, лицо понемногу синело, из носа выползала струйка крови. Стольг вытер
и спрятал кинжал, вышел в коридор и без лишнего шума вернулся к знакомому окну.
Джукта назвал ему еще два имени, и при определенном везении
он мог бы сегодня же управиться еще с одним клиентом. Однако шел дождь, а
Стольг очень не любил работать в дождь. Вместо этого он решил вернуться домой
пораньше и сказать Руте, что он сдается и купит ей этот растреклятый замок. Потом
он подумал, что было бы неплохо взять с собой сына и дочь и прогуляться в
таверну, что в конце улицы, выпить пару кружек пива с соседями. В конце концов,
сегодня Праздник Урожая, а праздники следует проводить с друзьями и семейством.
Шеррок, маленький тощий человечек с редеющими волосами и
шишковатым черепом, не ходил, а шнырял по многолюдным улицам Верела, города в
Южной Даконии. Днем Шеррок был мелким чиновником таможни, не смевшим рта
раскрыть перед своим тамульским начальством. Шеррок ненавидел тамульцев, и то,
что он вынужден им подчиняться, причиняло ему порой физические страдания.
Именно эта ненависть подвигла его стать осведомителем гниющего заживо стирика
по имени Огераджин, с которым его свел общий знакомый. Когда Огераджин после
нескольких осторожных вопросов хитро намекнул, что за некоторые сведения может
щедро заплатить, Шеррок обеими руками ухватился за возможность предать свое
глубоко презираемое начальство — да еще и заработать на этом кругленькую сумму.
Информация, которую этим вечером он нес Огераджину, была
крайне важной. Алчные тамульские кровососы собираются поднять таможенную
пошлину на целую четверть процента! Огераджин должен был щедро заплатить за
такие сведения.
Пробивая себе дорогу через шумные толпы, отмечающие Праздник
Урожая, Шеррок облизывал губы. У одного торговца на невольничьем рынке была
восьмилетняя девочка-астелийка, соблазнительная малышка с большими испуганными
глазами, и, если Огераджин проявит щедрость, Шеррок сможет купить ее. У него
еще никогда не было такой маленькой девочки, и при одной мысли о ней у него
слабели колени.
Проходя темным переулком, он думал об этой девочке и потому
не смотрел по сторонам — до тех пор, пока не почувствовал, как сдавливает шею
искусно наброшенная сзади проволочная петля.
Он, конечно, сопротивлялся, но без особого успеха. Убийца
оттащил его в тень и методично душил. В последнее мгновение жизни перед глазами
Шеррока вспыхнуло лицо маленькой астелийки. Казалось, что она смеется над ним.
— Не стоишь ты этаких хлопот, вот что я тебе
скажу, — обратился Берсола к мертвецу, распростертому на носу лодки.
Берсола всегда разговаривал с людьми, которых убил. Многие собратья по ремеслу
считали его тронутым. Честность вынуждает нас признать, что они были правы.
Главная проблема Берсолы была в том, что он всегда
проделывал свою работу одинаково, по заведенному ритуалу. Он неизменно вгонял
нож между третьим и четвертым ребром, наискосок и вниз. Прием, впрочем, был
надежный, потому что лезвие ножа никак не могло пройти мимо сердца. Берсола
также никогда не оставлял мертвеца валяться там, где убил его. Ему была присуща
странная аккуратность, которая вынуждала его убирать бренные останки подальше с
глаз людских. Поскольку Берсола жил и трудился в Даконийском городе Эдерус на
берегу Эдомского моря, избавиться от тела было проще простого. Короткое
путешествие в лодке и несколько камней, привязанных к лодыжкам покойного,
уничтожали все следы. Методичность Берсолы приводила к тому, что все трупы он
сбрасывал в одном и том же месте. Другие эдерусские убийцы частенько,
посмеиваясь, упоминали «Риф Берсолы», то есть место, где якобы горой лежат
затопленные трупы. Даже люди, не понимавшие настоящего смысла этого названия,
ссылались, бывало, на Риф Берсолы.
— Взял, да и сделал это, да? — говорил Берсола
трупу на носу лодки, выгребая к рифу. — Взял, да и оскорбил кого-то. Тебе
некого, знаешь ли, винить, кроме самого себя. Кабы вел себя прилично, ничего бы
не случилось.
Труп ничего не ответил, да они никогда не отвечали.
Берсола перестал грести и огляделся в поисках своих примет.
На дальнем берегу, в окне таверны Фанны, как обычно, горел свет, а на ближнем,
на скалистом мысу, светился сигнальный фонарь. Другой фонарь, на эдерусской
верфи, был точно за кормой лодки.
— Приплыли, — сообщил Берсола мертвецу. — У
тебя здесь будет славная компания, так что нечего кривиться. — Он сложил в
лодку весла, подполз к мертвецу и проверил узлы на веревке, которая удерживала
между лодыжками покойника большой камень.
— Мне, конечно, жаль, что так вышло, — извинился
он перед трупом, — но ты сам виноват.
Берсола перевалил камень и ноги покойника через борт лодки и
взял мертвеца за плечи.
— Хочешь что-нибудь сказать? — осведомился он. Он
подождал, сколько счел нужным, но мертвец ничего не ответил.
— Я так и думал, что не захочешь, — сказал Берсола.
Он разжал пальцы, труп безвольно сполз с борта и исчез в темных водах озера.
Гребя назад, к Эдерусу, Берсола насвистывал свой любимый
мотивчик.
