— Нет, — вздохнул Сарабиан, — пожалуй, что
нет. Мы, тамульцы, вечно балуем своих детей, а в знатных семьях этот процесс
доведен до крайности. Материон — средоточие имперской политики, и когда молодые
тамульцы поступают в университет, они обязательно вмешиваются в политику, как
правило самого радикального толка. Ранг и положение их семей защищают их от
последствий излишеств юношеской восторженности. Я и сам, будучи студентом, отличался
бунтарскими наклонностями и даже возглавлял несколько выступлений против
правительства моего отца. — Император слабо улыбнулся. — Меня
регулярно арестовывали по меньшей мере раз в неделю. Правда, в темницу меня так
и не бросили, как бы я ни величал своего родителя. Я изо всех сил старался
угодить за решетку, но полиция не пожелала пойти мне навстречу.
— Отчего это тебе так хотелось угодить в тюрьму? —
смеясь, спросила она.
— Молодые аристократки просто обожают жертв
политического произвола. Я имел бы оглушительный успех, если бы провел
несколько дней за решеткой.
— Но ты, кажется, женился еще ребенком? —
отозвалась она. — Разве женатому человеку пристало думать о том, какой
успех он может иметь у женщин?
— Когда я и моя жена были еще совсем молоды, мы почти
десять лет не разговаривали друг с другом, а кроме того, наличие восьми других
жен делает само понятие супружеской верности поводом для смеха. — Тут в
голову Сарабиану пришла другая мысль. — Интересно, смогу ли я уговорить
Кааладора принять пост в моем новом правительстве?
— Бывает и хуже. В моем правительстве есть человек по
имени Платим, он — вор, да еще куда большего размаха, чем Кааладор. —
Элана бросила взгляд вдоль укреплений и увидела, что к ним идет Миртаи. —
Удача?
— Трудно сказать, — пожала плечами
великанша. — В здание мы проникли легко, но того, что искали, так и не
нашли. Стрейджен и Кааладор собираются навестить университет и поговорить кое с
кем из ученых.
— Неужели ими вдруг овладела жажда знаний? —
легкомысленно осведомился Сарабиан.
— Вот уж вряд ли, дорогуша, — отвечала Миртаи.
— Дорогуша? — переспросил он, не веря собственным
ушам.
— Но ведь ты и вправду очень милый, Сарабиан. —
Золотокожая великанша ласково погладила его по щеке. — Сегодня ночью я
узнала, что воры, заговорщики и прочие негодяи испытывают друг к другу весьма
теплые чувства. Ты сговариваешься с нами, чтобы разогнать полицию, а значит, и
ты теперь один из нас. Стрейджен хочет побеседовать со знатоками архитектуры.
Он подозревает, что в здании министерства могут быть потайные комнаты, и
надеется, что в какой-нибудь библиотеке обнаружатся первоначальные чертежи
здания. — Она искоса, лукаво взглянула на императора и добавила: — Вот
такую штуку, стал-быть, они и замыслили, дорогуша.
— Ты уверен, Сарабиан, что хочешь ввести Кааладора в
свое правительство? — осведомилась Элана. — Похоже, его говор
передается, как зараза. Дай ему год-два, и вся резиденция будет называть тебя
«дорогуша».
— Что ж, я предпочел бы это слово многим другим
прозвищам, которыми меня награждали в последнее время.
Глава 9
Спapxoк и его друзья покинули Кирон ранним утром следующего
дня и направились на восток мимо обширных золотистых полей зреющей пшеницы.
Холмистая местность постепенно переходила в широкую долину, где реки Пела и
Эдек сливались на границе между Эдомом и Кинезгой.
Спархок скакал впереди отряда, держа на руках Флейту.
Девочка этим утром держалась непривычно тихо, и, после того как миновали часа
два пути, Спархок наклонился и заглянул в ее лицо. Ее пустые глаза смотрели в
никуда, застывшее лицо было лишено всякого выражения.
— В чем дело? — спросил он.
— Не сейчас, Спархок, — жестко ответила
она. — Я занята.
— Афраэль, мы подъезжаем к границе. Может быть, нам
стоит…
— Оставь меня в покое. — Она уткнулась лбом в его
грудь и недовольно хмыкнула.
— Что случилось, Спархок? — спросила Сефрения,
подъехав к ним.
— Афраэль не хочет говорить со мной. Сефрения
наклонилась и изучающе взглянула в лицо Флейты.
— Ах вот оно что, — проговорила она.
— Что именно?
— Оставь ее в покое, Спархок. Она сейчас где-то еще.
— Сефрения, впереди граница. Так ли уж нам необходимо
истратить полдня на разговоры с пограничной стражей?
— Похоже, что другого выхода у нас нет. Дай-ка мне ее.
Он поднял полусонную малышку и устроил ее на руках сестры.
— Может быть, мне и без ее помощи удастся перенести нас
через границу. Я уже знаю, как это делается.
— Нет, Спархок. Ты еще не готов к тому, чтобы делать
это самостоятельно, и мы решительно не хотим, чтобы ты ставил опыты на свой
страх и риск. Придется нам пересекать границу без помощи Афраэли. Кто знает,
сколько еще она будет занята.
— Случилось что-нибудь важное? Я имею в виду — может
быть, Элане грозит опасность?
— Не знаю, Спархок, и не хочу беспокоить Афраэль только
для того, чтобы это выяснить. Даная позаботится о своей матери. Тебе остается
только довериться ей.
— Знаешь, все это крайне сложно. Хотел бы я знать,
долго ли надо привыкать к мысли, что ее целых три — и все они одна и та же?
Сефрения непонимающе взглянула на него.
— Афраэль, Флейта, Даная — все они одна и та же личность,
однако они могут быть в двух и, насколько я знаю, в трех местах одновременно и
делать разом два-три разных дела.
— Верно, — согласилась она.
— И тебя это нисколько не беспокоит?
— А тебя беспокоит, что ваш эленийский Бог знает все,
что думают все люди в мире — причем одновременно?
— Ну… пожалуй, что нет.
— Так в чем же разница?
— Сефрения, он — Бог.
— Она тоже, Спархок.
— Мне кажется, это не одно и то же.
— Ты ошибаешься. Скажи остальным, что мы будем
пересекать границу самостоятельно.
— Они захотят узнать почему.
— Ну так солги им. Бог простит тебя — по крайней мере,
один из них.
— Знаешь, когда ты в таком настроении, с тобой
совершенно невозможно разговаривать.
— Ну так не разговаривай. Именно сейчас я предпочла бы
обойтись без разговоров.
