— Теперь ты веришь мне, Спархок? — спросила
Сефрения, подойдя к рыцарям. — Теперь ты понимаешь, как бесчестны и
беспринципны эти твари?
— Скажем так, матушка, я стараюсь оставаться
беспристрастным. Впрочем, ты была совершенно права. Можно завязать глаза
Вэниону и целый день водить его кругами, а он все равно будет точно указывать
на север. — Спархок огляделся. — Все проснулись? Думается мне, нам
надо кое-что обсудить.
Они вернулись к своим постелям, устроенным наскоро на
жестком гравии.
— Ты ловко поймал их, Спархок, — заметил
Бевьер. — То, что наши гости даже не стали отрицать твое высказанное
наугад обвинение, говорит, что Сефрения была совершенно права. Это они сбивали
нас с пути.
— Но это не значит, что вокруг не бродят киргаи, —
возразил Улаф, — а киргаи определенно наши враги. Мы можем не знать, что
задумали дэльфы, но прошлой ночью они отогнали от нас киргаев, и мне это
нравится.
— А не мог это быть сговор? — предположил Берит.
— Исключено, — ответил Итайн. — Киргаи всегда
считали себя венцом творения. Они никогда не согласились бы на сговор, который
поставит их в подчиненное положение — пусть даже притворно. Это противно их
природе.
— Он прав, — подтвердила Сефрения, — и как ни
мало хотелось бы мне признавать это, союз такого рода противен и самой природе
дэльфов. Между ними и киргаями не может быть ничего общего. Не знаю, каковы
намерения дэльфов, но они стараются исключительно для себя. Они ни за что не
стали бы таскать каштаны из огня для кого-то другого.
— Чудесно, — саркастически заметил Телэн, —
теперь вместо одного врага у нас целых два.
— О чем тут вообще беспокоиться? — пожал плеча-|ми
Келтэн. — Беллиом в один миг перенесет нас к стенам Материона. Почему бы
нам просто не удрать и не оставить киргаев и дэльфов выяснять отношения друг с
другом без нашего участия?
— Нет, — сказала Сефрения.
— Почему — нет?
— Потому что дэльфы уже сбили нас с пути. Мы же не
хотим попасть в Дэльфиус?
— Им не одурачить Беллиом, Сефрения, — возразил
Вэнион. — Они могли обмануть меня, но Беллиом — совсем другое дело.
— Не думаю, дорогой, что мы можем на это полагаться.
Дэльфам что-то нужно от Спархока, и это «что-то» явно связано с Беллиомом. Не
стоит по собственной глупости отдавать их обоих в руки дэльфов. Я понимаю, что
это утомительно и опасно, но все же продолжим наш путь обычным порядком.
Беллиом путешествует через бескрайнюю пустоту, и, если дэльфам удастся обмануть
его, — кто знает, куда нас вынесет из этой пустоты?
— Что такое эклога? — спросил Телэн. Было утро,
они ехали на восток — во всяком случае, они надеялись, что едут именно в этом
направлении, — и Итайн продолжал свою беспорядочную лекцию о дэльфийской
литературе.
— Разновидность примитивной драмы, — ответил
он. — Обычно ее сюжетом служит встреча двух пастухов. Они беседуют о
философии в стихах, как правило паршивых.
— Я знавал нескольких пастухов, — заметил
Халэд, — и не сказал бы, что излюбленным предметом их разговоров была
философия. Они больше интересовались женщинами.
— Эта тема также затрагивается в эклогах, но ее
настолько идеализируют, что трудно понять, о чем идет речь. — Итайн
глубокомысленно подергал себя за мочку уха. — Думаю, это какая-то
болезнь, — продолжал он. — Чем более цивилизованными становятся люди,
тем охотнее они романтизируют простое буколическое существование, отвергая всю
его грязь и тяжелый труд. Наши поэты — те, что поглупее, — неизменно
проливают потоки слез над пастухами и, само собой, пастушками. Без пастушек,
сами понимаете, было бы не так интересно. Аристократы время от времени
проникаются горячей любовью к пасторальной традиции и в воплощении своих
фантазий доходят до немыслимых пределов. Отец императора Сарабиана даже
выстроил недалеко от Саранта изрядно приукрашенную овцеферму. Он и его двор
обычно ездили туда летом и месяцы напролет притворялись, что пасут чудовищно
раскормленных овец. Их грубые рубахи и кафтаны были сшиты из бархата и атласа,
и они часами просиживали с мечтательным видом, сочиняя дурные стихи и не
замечая, как овцы разбегаются во все стороны. — Итайн откинулся в
седле. — Пасторальная литература, в сущности, безвредна. Она глупа,
чересчур чувствительна, и поэты, пристрастившиеся к ней, заливают читателя
потоками нравоучений. Самое трудное в любом жанре литературы — найти оправдание
его существованию. Литература ведь не служит никаким практическим целям.
— Вот только жизнь без нее была бы пустой и
скучной, — вставил Бевьер.
— Воистину так, сэр Бевьер, — согласился
Итайн. — Как бы то ни было, дэльфийская литература — не имеющая, скорее
всего, ничего общего с настоящими дэльфами — выросла именно на этих дурацких
литературных условностях, и после нескольких столетий извержения подобной
чепухи источник пасторальной традиции изрядно истощился, так что наши поэты
разбрелись в поисках новых тем — точно овцы, брошенные без присмотра. Уже в
этом столетии понемногу утвердилась идея, что дэльфы практикуют нестирикскую
форму магии. Моих стирикских коллег по университету эта идея почему-то безмерно
раздражает. — Итайн быстро взглянул через плечо, дабы убедиться, что
Сефрения, которая снова ехала сзади в сопровождении Берита, не может его
услышать. — Сами стирики безмерно раздражают очень многих людей. Не всякий
желудок может переварить эту смесь самодовольства и воинственной жалости к
себе, а потому в университетском городке излюбленный способ развлечения за счет
стирика состоит в том, чтобы сказать ему: «Дэльфийская магия», а потом
любоваться, как он изрыгает огонь и яд.
— Не знаешь ли ты, чем можно объяснить отношение
Сефрении к дэльфам? — спросил Вэнион с тревогой в глазах. — Я никогда
прежде не видел, чтобы она так себя вела.
