Кони весь день паслись на лужайке у пещеры, и только к
закату их завели за стены импровизированного форта. Рыцари купались в реке,
стирали одежду, охотились в лесу за оленями и козами. Ночью они по очереди
несли стражу, но дэльфы так и не появились.
Так миновало четыре дня, и путники забеспокоились.
— Если так дэльфы делают свои срочные дела, не хотел бы
я ждать их, когда им некуда спешить, — сухо заметил Телэн Итайну на
четвертое утро. — Они даже не выслали никого наблюдать за нами.
— Они где-то здесь, мастер Телэн, — уверенно
отвечал Итайн.
— Почему же мы их не видели? Ночью их проглядеть
трудновато.
— Не совсем, — возразил Келтэн. — Не думаю,
что они светятся беспрерывно. Той ночью, когда они явились впервые, в тумане,
они светились, но на следующий раз подобрались к нам ярдов на двадцать и лишь
тогда начали сиять. Похоже, они умеют управлять своим сиянием в зависимости от
обстоятельств.
— Они где-то здесь, — повторил Итайн, — и,
чем дольше они будут ждать, тем лучше.
— Этого я не понял, — сознался Телэн.
— Они знают теперь, что мы не собираемся уходить
отсюда, и сейчас спорят, что можно нам предложить. Одни хотят предложить
больше, чем другие, и чем дольше мы будем здесь сидеть, тем больше укрепится
позиция сторонников щедрого предложения.
— Ты стал ясновидящим, Итайн? — осведомилась
Сефрения.
— Нет, леди Сефрения, это всего лишь опыт. Подобные
отсрочки присущи любым переговорам. Я сейчас в своей стихии. Мы избрали верную
стратегию.
— Что нам еще надо сделать? — спросил Келтэн.
— Ничего, сэр рыцарь. Теперь их ход.
Она появилась со стороны реки, в свете дня, легко поднявшись
по каменистой тропе, которая тянулась вверх по крутому склону. На ней были серое
одеяние с капюшоном и простые сандалии. Черты ее лица были тамульскими, но кожа
не имела золотистого цвета, присущего этой расе, и казалась не столько бледной,
сколько бесцветной. В серых глазах светилась мудрость, длинные волосы были
совершенно белыми, хотя на вид она казалась совсем юной девушкой.
Спархок и его друзья молча смотрели, как она поднимается по
склону холма в теплом сиянии солнца. Она прошла по лужайке, где паслись кони.
Чэль, белая кроткая кобылка Сефрении, с любопытством подошла к бесцветной
женщине, и незнакомка ласково коснулась ее носа узкой маленькой ладонью.
— Дальше идти не стоит, — окликнул ее
Вэнион. — Что тебе нужно?
— Я — Ксанетия, — ответила женщина. Голос у нее
был мягкий, негромкий, но и в нем ощущалось то гулкое эхо, которое
свидетельствовало о ее принадлежности к дэльфам. — Мне назначено быть
вашим залогом, лорд Вэнион.
— Ты знаешь меня?
— Мы ведаем тебя, лорд Вэнион, — так же, как и
всех твоих спутников. Вы не желаете идти в Дэльфиус, ибо опасаетесь, что мы
причиним вам зло. Моя жизнь послужит залогом нашего доброжелательства.
— Не слушай ее, Вэнион, — жестко проговорила
Сефрения.
— Ужели ты боишься, о жрица? — спокойно спросила
Ксанетия. — Богиня твоя не разделяет твоего страха. Ныне вижу я, что это
твоя ненависть не дает свершиться тому, чему свершиться суждено, и посему в
твои руки отдаю я свою жизнь, дабы совершила ты с нею то, что пожелаешь. Ежели
должна ты предать меня смерти и тем избыть ненависть свою — что ж, так тому и
быть.
Лицо Сефрении залила смертельная бледность.
— Ты знаешь, Ксанетия, что я не сделаю этого.
— Так вложи губительное оружие в чужие руки. Так
сможешь ты велением казнить меня, но не запятнать рук своих кровью. Не таков ли
обычай твоего племени, стирик? Ты останешься неоскверненной, и ненависть твоя
будет утолена. Чистой предстанешь ты пред своей Богиней и объявишь, что
невиновна, ибо винить тебя будет не в чем. Кровь моя пребудет на руках
эленийцев, а эленийские души дешевы, не так ли? — Она вынула из-под плаща
каменный, сверкнувший, точно драгоценность, кинжал. — Сие орудие смерти
моей, Сефрения, — сказала она. — Клинок вырезан из обсидиана, а
посему не загрязнишь ты руки свои и душу свою прикосновением к мерзкому железу,
когда прольешь мою кровь. — Голос Ксанетии был мягок, но слова вонзались в
Сефрению, точно острые стальные шипы.
— Я не стану слушать этого! — горячо воскликнула
маленькая стирикская женщина. Ксанетия улыбнулась:
— О нет, Сефрения, станешь, — проговорила она все
так же спокойно. — Ведомо мне твое сердце, стирик, и знаю я, что слова мои
прожгли его огнем. Ты услышишь их снова и снова. В тишине ночей они придут к
тебе, с каждым разом становясь все жгучей. Истинно говорю, ты станешь слушать,
ибо слова мои — слова истины, и во всякий день твоей жизни отдадутся они эхом в
душе твоей.
Лицо Сефрении исказилось от муки, и она, разразившись
плачем, убежала в пещеру.
Когда Итайн вернулся по узкой тропинке с лужайки ко входу в
пещеру, на лице его было озабоченное выражение.
— Она говорит очень убедительно, — сказал он
спутникам, — и я не почувствовал в ее словах и тени обмана.
— Возможно, ей нечего скрывать, потому что она ничего
не знает о замыслах своих правителей, — с сомнением заметил Бевьер. —
Вполне вероятно, что она лишь пешка в их игре.
— Она сама принадлежит к правителям дэльфов, сэр
Бевьер, — покачал головой Итайн. — Ее можно назвать наследной
принцессой дэльфов. Она будет анарой, когда скончается анари.
— Это имя или титул? — спросил Улаф.
— Титул. Анари — или, в случае Ксанетии, анара — это
светский и одновременно духовный вождь дэльфов. Нынешнего анари зовут Кедон.
— А она не врет? — спросил Телэн. — Она ведь
может только притворяться наследной принцессой, чтобы мы считали ее важной
персоной, а на самом деле она пастушка или чья-то служанка.
— Не думаю, — сказал Итайн. — Может быть, это
прозвучит нескромно, но я уверен, что никто не сможет солгать мне, не боясь
быть разоблаченным. Ксанетия говорит, что она будущая анара, и я ей верю. Такой
ход вполне соответствует дипломатической практике. Заложник должен быть важной
персоной. Это еще одно доказательство того, как сильно мы нужны дэльфам. Я
полагаю, что Ксанетия не лжет, а если это так, она — самое ценное, что есть у
дэльфов. — Он скорчил гримасу. — Это в высшей степени противоречит
всему, чему меня с детства учили думать о дэльфах, но мне сдается, что на сей
раз мы должны им довериться.
Спархок и Вэнион переглянулись.
