Спархок тщательно перестроил свои мысли, облекая их в тот
церемонный и архаичный язык, на котором обратился к нему Беллиом, — и в
тот миг, когда он сделал это, к нему пришло понимание. Каким-то образом это
знание было вложено в его разум и дремало там, пока не было разбужено
архаической речью. Странным образом это понимание было связано с языком, и,
когда его сознание переместилось от современного эленийского, с его
небрежностями и неточностями, к величественным и соразмерным периодам
архаического наречия, часть его сознания, раньше закрытая, открылась под
воздействием этого необычного ключа.
— Не я поработил тебя, о Голубая Роза. Твое же
собственное невнимание привело тебя в опасную близость от красного железа, кое
и заключило тебя в нынешнем твоем состоянии; и не я, но Гвериг извлек тебя из
тверди земной и придал тебе облик цветка жестокими своими алмазными орудиями.
Из губ Келтэна вырвался сдавленный стон пережитой боли.
— Я Анакха, о Голубая Роза, — продолжал
Спархок, — твое творение. Ты, и не кто иной, вызвал меня к бытию, дабы
стал я орудием твоего освобождения, и я не предам веры твоей в меня. Отчасти
сотворен я из мысли твоей, а посему я твой раб и слуга. Это ты поработил меня,
Голубая Роза. Или не лишил ты меня судьбы, отделив меня от богов и людей сего
мира? Однако, хотя я и твой слуга, и раб, все же я принадлежу сему миру и не
допущу, чтобы был он разрушен и чтобы люди, в нем живущие, приняли смерть от
злой воли врагов моих. Разве я не освободил тебя из рабства у Гверига? Разве
это хотя бы в малой мере не есть доказательство моей верности делу, что
возложил ты на меня? И разве мы, соединенные общей целью, не уничтожили Азеша,
желавшего заключить нас обоих в еще более тяжкие цепи, нежели те, что ныне
сковывают нас друг с другом? Ибо не ошибись, о Голубая Роза, — в той же
мере, что ты мой раб, и л порабощен тобою, и вновь та цепь, что сковала нас,
есть общее наше дело, и ни один из нас не станет свободен, покуда дело сие не
будет исполнено. Когда же случится сие и ты, и я вольны будем следовать каждый
своему пути, — я останусь, ты же уйдешь, к радости своей, дабы продолжить
прерванное и бесконечное странствие твое к наидалекой звезде.
— Истинно уразумел ты сие, Анакха, — ворчливо
заметил Беллиом, — однако же никогда разумение твое не проявляло себя в
твоих мыслях, когда мог я проникнуть в них. Тяжкое овладевало мной отчаяние,
ибо мнилось мне, что труд мой оказался напрасен.
Сефрения ошеломленно взирала то на Спархока, то на впавшего
в оцепенение Келтэна, и на ее бледном, безупречно красивом лице читалось
чувство, весьма походившее на огорчение. Ксанетия тоже не сводила с них глаз, и
ее лицо выражало примерно то же. Спархок при виде этого ощутил мимолетное
удовлетворение. Эти двое были настолько похожи в своем, быть может неосознанном
высокомерном, чувстве собственного превосходства. Осведомленность Спархока,
которая так долго была сокрыта даже от него самого и так неожиданно проявилась,
изрядно поколебала это их самодовольство. Впервые в жизни он осознал в полной
мере, что он — Анакха, и, что более важно, постиг значение слова «Анакха» так,
как недоступно было ни Сефрении, ни Ксанетии. Он обошел их обеих, вступив в
общение с Беллиомом, и когда он соединил свои мысли с мыслями Беллиома, то до
некой степени разделил и знание, принадлежавшее самому Беллиому, — а им
ничего подобного никогда не удалось бы достичь.
— Труд твой был не напрасен, о Голубая Роза, —
сказал он камню. — Ошибался же ты в том, что облекал мысль свою в этот
строй речи. Мое понимание было также облечено в эту речь и оттого не
открывалось мне, покуда я не ответил на слова твои. Теперь же примемся за наше
дело. Враги мои также и твои враги, ибо тебя они могут сковать так же верно,
как сковали бы меня. Ни один из нас не сможет быть покоен и волен, покуда они
не сгинут. Согласен ли ты со мной?
— Рассуждения твои разумны, Анакха.
— Стало быть, цель наша едина?
— Стало быть так.
— Это уже кое-что, — пробормотал Спархок.
На лице Келтэна выразилось холодное неодобрение.
— Прости, — извинился Спархок, — привычка.
Здравый смысл гласит, что, поскольку враги наши и цели наши едины и поскольку
мысли наши скованы цепью, кою ты же и сотворил, надлежит нам в сем случае
объединить свои усилия. Одержав победу, оба мы обретем и свободу. Врагов наших
и единой цели более не будет, и цепь, что сковала нас, прекратит свое
существование. Клянусь тебе искренне, что по завершении сего дела дам я тебе
свободу, дабы мог ты продолжить свой труд. Жизнь моя воистину в твоих руках, и,
буде я солгу, ты в силах уничтожить меня.
— Не вижу я лжи в мыслях твоих, Анакха, и укреплю я
руку твою, и сердце твое сделаю тверже камня, буде те, кто любим тобою,
пожелают отвернуть тебя от твоего замысла и твоей клятвы. Отныне мы союзники.
— Стало быть, решено! — с восторгом воскликнул
Спархок.
— Решено! — Речь Беллиома, исходившая из уст
Келтэна, была сухой и бесстрастной, но на сей раз и в его голосе прозвучал
восторг.
— Теперь же поговорим о том решении, что предстоит нам
определить совместно.
— Спархок… — неуверенно начала Сефрения.
— Прости, матушка, — сказал он, — но я сейчас
говорю не с тобой. Будь добра не вмешиваться.
Спархок не был уверен, обращать ему свой вопрос к Сапфирной
Розе или к Келтэну, которым, похоже, совершенно овладел дух камня. Наконец он
решил говорить, глядя в пустоту между ними.
— Дэльфы предложили нам свою помощь в обмен на некую
услугу, — начал он. — Хотят они, дабы мы запечатали их долину, так
чтобы никто не мог войти в нее и никто не мог ее покинуть, и взамен невеликой
сей услуги сулят они нам свою помощь. Предлагают ли они сие прямо и
честно? — Спархок услышал, как Ксанетия судорожно втянула ртом воздух.
— Истинно так, — ответил Беллиом. — Я не вижу
лжи в их предложении.
— Да я и сам так думал, просто хотел убедиться.
— Анакха! — голос Беллиома прозвучал
твердо. — Всякий раз, когда говоришь ты таким образом, разум твой
становится сокрыт от меня. Союз наш нов и непривычен нам обоим, и неразумно с
твоей стороны пробуждать во мне сомнения, пользуясь сей быстрой и невнятной
речью.
Спархок, не выдержав, рассмеялся.
— Прости мне промах мой, Голубая Роза, — сказал
он. — Стало быть, мы можем доверять дэльфам?
