— Анакха, — серьезно проговорила Ксанетия, —
долг принуждает меня открыть тебе истину, хоть и предвижу, что она помыслится
тебе невероятной.
— Начало многообещающее, — заметила Даная.
— Я принуждена сделать это, Анакха, — так же
серьезно продолжала Ксанетия, — и не только во имя заключенного меж нами
союза, но и по той причине, что истина сия весьма важна для будущего всего
нашего дела.
— Похоже, мне не мешало бы ухватиться за что-то
прочное, — мрачно пробормотал Спархок.
— Как пожелаешь, Анакха. Должна я, однако, предостеречь
тебя, что, доверяя Заласте Стирику, ты обманываешься — и прежестоко.
— Что?!
— Заласта обманул тебя, Анакха. Душой и сердцем своим
он принадлежит Киргону.
Глава 18
— Это совершенно невозможно! — воскликнула
Даная. — Заласта любит меня и мою сестру! Он не мог предать нас!
— Воистину, Богиня, твою сестру он любит превыше всякой
меры, — ответила Ксанетия. — Чувства же его к тебе не столь добры.
Истинно говоря, он ненавидит тебя.
— Я не верю тебе!
Спархок был солдатом, а солдат, который не умеет быстро
применяться к неожиданностям, не доживет до того времени, когда станет
ветераном.
— Ты не была в Дэльфиусе, Афраэль, — напомнил он
Богине-Дитя. — Беллиом засвидетельствовал правдивость Ксанетии.
— Она просто хочет вбить клин между нами и Заластой!
— Не думаю. — В сознании Спархока разрозненные
прежде мелочи сложились, как кусочки мозаики, в целостную и ясную
картину. — Наш союз слишком важен для дэльфов, чтобы Ксанетия стала
подставлять его под удар ради мелочной прихоти, а кроме того, ее слова
объясняют кое-что, чему я до сих пор не мог найти объяснения. Давай выслушаем
ее. Если есть сомнения в преданности Заласты, лучше убедиться в этом сейчас.
Так что же ты обнаружила в его мыслях, анара?
— Великое смятение, Анакха, — грустно ответила
Ксанетия. — Разум Заласты был некогда благороден, ныне же он на грани
безумия, пожираемый единой мыслью и единым желанием. Поистине, Богиня, с
детских лет любил он твою сестру, однако любовь эта не есть то братское
чувство, коим ты его считала. Сие ведомо мне вернее, нежели что иное, ибо
любовь эта пронизала все его мысли. Помышляет он о Сефрении как о нареченной
своей невесте.
— Что за чепуха! — фыркнула Даная. — Сефрении
такое никогда и в голову не приходило.
— Однако Заласта только так о ней и мыслит.
Соприкасание мое с его мыслями было кратким, а посему еще не ведаю я всего.
Едва постигла я его предательство, долг повелел мне открыть сие Анакхе. Со
временем, быть может, изведаю я более сего.
— Что подтолкнуло тебя заглянуть именно в мысли
Заласты, анара? — спросил Спархок. — В комнате было полно народу.
Почему ты выбрала именно его — или ты слушаешь все мысли одновременно?
По-моему, это не слишком удобно. — Он скорчил гримасу. — Пожалуй, это
заставило бы меня взглянуть на твой дар с другой стороны. Хорошо бы узнать, как
именно у тебя получается слышать мысли. Это все равно, что иметь вторую пару
ушей? Ты слышишь все мысли тех, кто окружает тебя — все разом?
— Нет, Анакха, — Ксанетия слабо улыбнулась. —
Сие, как и сам ты понял, было бы не слишком удобно. Наши уши, хотим мы того или
нет, внимают всем звукам. Мое же соприкасание с мыслями других нуждается в том,
чтобы я направляла его сознательно. Надобно мне сделать усилие, дабы услышать
мысль, — если только человек, который рядом со мною, не мыслит столь
напряженно, что словно бы беззвучно кричит. Так и было с Заластой. Разум его
кричит вновь и вновь имя Сефрении. Более того, столь же непрестанно звучит в
нем твое имя, Богиня, и в сих криках отзывается ненависть. Мыслит он тебя
воровкою, укравшей его надежду на счастье.
— Воровка?! Я?! Да это он пытался украсть то, что
принадлежит мне! Сестра появилась на свет по моей воле! Она моя! Она всегда
была моей! Да как он смеет?! — Черные глаза Данаи метали молнии, голос
звенел от безудержной ярости.
— Это не самая привлекательная твоя черта,
Божественная, — заметил Спархок. — Человек не может владеть другим
человеком.
— Я не человек! Я владею всем, чего хочу!
— Чем дальше, тем хуже. Я бы на твоем месте оставил эту
тему.
— Но это же правда, отец! Я посвятила Сефрении сотни
лет, и все это время Заласта шнырял у меня за спиной, пытаясь отнять ее у меня!
— Афраэль, — сказал он мягко, — в этом
воплощении ты — эленийка, а посему перестань думать по-стирикски. Есть вещи,
которые приличным эленийцам делать не пристало, а ты сейчас как раз и нарушаешь
одно из этих правил. Сефрения принадлежит себе самой — не тебе, не Заласте, ни
даже Вэниону. Ее душа — только ее.
— Но я люблю ее! — почти прорыдала девочка.
— Я для этого не гожусь, — пробормотал Спархок
себе под нос. — Да и какой человек годится на то, чтобы быть отцом богини?
— Ты больше не любишь меня, отец? — спросила она
тоненьким голоском.
— Конечно, люблю.
— Значит, ты тоже мой. О чем же ты тогда споришь?
— Ты примитивна.
— Разумеется. Нам и положено быть примитивными. Все эти
годы Заласта притворялся, что любит меня: улыбался мне, целовал меня, держал
меня на руках, покуда я спала. Негодяй! Лживый негодяй! За это я поужинаю его
сердцем!
— Ни в коем случае. Я не намерен растить людоедку. Ты
не ешь свинины, незачем привыкать и к человечине.
— Извини, — сказала она сокрушенно. — Я
слишком разозлилась.
— Кроме того, я полагаю, твое право выпотрошить Заласту
первым оспорит Вэнион.
— Ох, я совсем забыла о нем. Бедный Вэнион! — В ее
глазах набухли крупные слезинки. — Я не я буду, если не сделаю все, лишь
бы утешить его.
— Почему бы нам не предоставить это Сефрении? Надо
только помирить их — по-моему, это единственное, чего он по-настоящему
хочет. — Спархок задумался. — Что-то здесь не сходится, Ксанетия.
Даже если Заласта влюблен в Сефрению, это еще не значит, что он переметнулся к
Киргону. Когда мы столкнулись с троллями в горах Атана, именно Заласта спас нас
от них — и не только от них. Там были твари и пострашнее.
