— Гости уже на мосту, — сообщил он. — Итайн
встречает их. Он знает в лицо всех важных шишек в правительстве и даст нам
знать, когда прибудут все, кто нам нужен. Как только это случится, рыцари
поднимут мост. — Он взглянул на Сарабиана, который стоял у окна, нервно
обгрызая ноготь. — Скоро начнется, ваше величество. Не пора ли вам
переодеться?
— Тамульская мантия призвана скрывать множество
недостатков фигуры, принц Спархок, так что она скроет и мой эленийский наряд, и
шпагу. Я не намерен выходить в залу безоружным.
— Мы защитим тебя, Сарабиан, — заверила его Элана.
— Я и сам способен защитить себя, матушка. —
Император вдруг нервно хохотнул. — Шутка так себе, но в ней изрядная доля
истины. Ты, Элана, вывела меня из политического младенчества. В этом смысле ты
и вправду моя матушка.
— Если ты хоть раз назовешь меня «мамулей» — я
перестану с вами разговаривать, ваше величество.
— Я скорее откушу себе язык, ваше величество.
— Какова обычная процедура, ваше величество? —
спросил Спархок у Сарабиана, когда они стояли у задернутого занавесями проема,
поглядывая в щель на быстро заполнявшийся зал.
— Как только все соберутся, Субат призовет собрание к
порядку, — ответил Сарабиан. — Потом мой выход — обычно под звуки
того, что у нас в Материоне именуется музыкой.
— Стрейджен позаботился о том, чтобы твой большой выход
стал поистине грандиозным, — успокоила его Элана. — Он сам сочинил
партию фанфар.
— Неужели все эленийские воры обладают художественными
талантами? — спросил Сарабиан. — Телэн рисует, Стрейджен сочиняет
музыку, а Кааладор так просто прирожденный актер.
— Мы просто притягиваем таланты, верно? — скромно
улыбнулась Элана.
— Надо ли мне объяснять, почему нас будет так много? —
спросил Сарабиан, косясь на Миртаи и Энгессу.
Элана покачала головой.
— Никогда не пускайся в объяснения. Это признак
слабости. Мы войдем рука об руку, и все повалятся ничком.
— Это называется коленопреклонение, Элана.
— Неважно, — пожала она плечами. — Когда они
встанут, мы уже будем сидеть на троне, и вокруг нас будет стоять стража. Вот
тогда-то и наступит твоя очередь. Даже не позволяй Субату открыть рот. У нас
сегодня свои планы, и нам некогда слушать, как он будет лепетать о видах на урожай
в Эдоме. Как настроение?
— Нервное. Я никогда прежде не свергал правительства.
— По правде говоря, я тоже — если не считать того
случая в Базилике, когда я сделала Долманта архипрелатом.
— Спархок, неужели она и вправду это проделала?
— О да, ваше величество, причем безо всякой посторонней
помощи. Она была великолепна.
— Не прерывай свою речь, Сарабиан, — продолжала
Элана, — а если кто-то попытается тебя перебить, заткни ему рот. Даже не
притворяйся вежливым. Это, в конце концов, наша вечеринка. Не уговаривай, не
взывай ко здравому смыслу. Излучай холодное бешенство. Ты хороший оратор?
— Пожалуй нет. Мне нечасто дозволяли говорить на
публике — разве что на выпускных церемониях в университете.
— Говори помедленнее. У тебя привычка говорить слишком
быстро. Половина ораторского успеха — в ритме речи. Используй паузы. Переходи с
крика на шепот. Играй, Сарабиан. Устрой им представление.
Он рассмеялся:
— Элана, ты шарлатанка.
— Разумеется. В этом-то и состоит политика — в обмане,
плутовстве, шарлатанстве.
— Но это же чудовищно!
— Конечно. И потому так весело.
Едва очередной министр входил в зал, его приветствовало
трубное пение фанфар, эхом перекатывавшееся под сводами потолка, — и это
производило желанный эффект. Министры, облаченные в шелковые мантии, явно
проникались трепетом собственного величия, о котором многие из них, как видно,
давно уже позабыли. Они расходились по местам неспешным, почти царственным
шагом, с возвышенно-серьезными лицами. Первый министр Пондия Субат был, судя по
всему, более других впечатлен своим величием. В гордом одиночестве он восседал
в обитом алым бархатом кресле, которое стояло у возвышения с тронами, и
царственно посматривал на чиновников, которые рассаживались в креслах,
расставленных рядами по обе стороны от широкого центрального прохода.
Министр финансов Гашон сидел вместе с Теовином, главой
тайной полиции, и еще несколькими министрами. Вся эта компания непрерывно
шушукалась.
— Это, судя по всему, оппозиция, — заметила
Элана. — Теовин, вне всякого сомнения, замешан в заговоре, и остальные
наверняка тоже — в большей или меньшей степени. — Она обернулась к Телэну,
который стоял за ее спиной, обряженный в пажеские штаны до колен. — Не
своди глаз с этих людей, Телэн. Я хочу знать, как они будут реагировать на
происходящее. По выражению их лиц мы сможем определить, насколько глубоко они
увязли в заговоре.
— Слушаюсь, моя королева.
В массивных двустворчатых дверях тронного зала появился
Итайн и махнул рукой Улафу — это означало, что все нужные им чиновники прибыли.
Улаф, стоявший сбоку от возвышения, кивнул и поднес к губам
свой рог.
Зала онемел, потрясенный до глубины души варварским рыком
рога, скрежещущим и низким, — эхо его так и заметалось среди перламутровых
стен. Огромные двери со стуком захлопнулись, и у входа встали двое рыцарей в
полном боевом облачении — сириникиец в белом и пандионец в черном.
Первый министр поднялся.
Улаф трижды грохнул рукоятью топора по полу, призывая
высокое собрание к тишине.
Император моргнул.
— В чем дело, Сарабиан? — спросила Миртаи.
— Сэр Улаф только что разбил несколько плиток.
— Их можно заменить костью, — пожала она
плечами. — Сегодня вечером костей здесь будет хоть отбавляй.
— Я призываю Совет к порядку! — провозгласил
Пондия Субат.
Улаф снова грохнул по полу.
