Спархок оглядел тронный зал. Все были на своих местах.
Сефрения, в белом стирикском одеянии, сидела с Данаей и Кааладором у дальней
стены залы. Ксанетия, также в белом, сидела у стены напротив, в обществе
Келтэна и Берита. Мелидира устроилась на балконе, где расположились девять жен
императора. Умница баронесса сумела подружиться с первой женой Сарабиана
Сиронной, матерью наследного принца, происходившей из знатнейшего тамульского
рода. Дружба эта так окрепла, что Мелидиру на официальных церемониях частенько
приглашали в общество императриц. На сей раз, однако, она оказалась в этом
обществе не случайно. У Сарабиана было девять жен, по одной из каждого
королевства, и вполне вероятно, что какая-то из них оказалась в числе
заговорщиков. Спархок был совершенно точно уверен, что полунагая валезийка
Элисун ничуть не замешана в политических интригах. Она для этого попросту была
слишком занята. К тэганке Гахенас, высоконравственной даме, стойкой
республиканке, одержимой собственной добродетелью, заговорщики вряд ли
осмелились бы даже подступиться. Зато арджунка Тореллия и кинезганка Шакола
вызывали весьма сильные подозрения. Обе они завели у себя личный двор, где так
и кишели дворяне из Арджуны и Кинезги. Мелидире было приказано присматривать за
этими двумя, особенно за выражением их лиц, когда откроется истинное лицо
Заласты.
Спархок вздохнул. Все это было так сложно. Друзья, враги —
все на одно лицо. Со временем, может статься, удивительный дар Ксанетии
окажется для них ценнее, чем помощь целой армии.
Вэнион, который, не привлекая лишнего внимания, встал среди
рыцарей, расположившихся вдоль стен, опустил и тут же поднял забрало. Это был
знак, что все их люди расставлены по местам. Стрейджен, который вместе с
музыкантами стоял за возвышением, кивнул, давая знать, что все понял.
И тогда Спархок перевел взгляд на Заласту, который, сам того
не ведая, был почетным гостем на этой вечеринке. Стирик, настороженно
поглядывая по сторонам, сидел среди министров, и его простое белое одеяние
резко бросалось в глаза рядом с разноцветными шелковыми мантиями тамульцев. Он
явно чувствовал, что что-то затевается, — и так же явно не мог понять, что
именно. Это было уже кое-что. По крайней мере, никто из посвященных во все
подробности не был предателем… Спархок раздраженно отбросил эту мысль. При
нынешних обстоятельствах подозрительность неизбежна и естественна, однако, если
давать ей волю, она превратится в болезнь. Спархок скорчил гримасу. Еще
день-два — и он начнет подозревать самого себя.
— Призываю совет к порядку! — повторил между тем
Пондия Субат.
Улаф разбил еще несколько плиток.
— Именем его императорского величества императора
Сарабиана, требую немедленной тишины!
— Боже милостивый, Субат, — вполголоса простонал
Сарабиан, — ты что же, решил уничтожить весь пол?
— Господа, его императорское величество, Сарабиан
Тамульский!
Одинокая труба запела чисто и звонко, поднимая все выше
величественную мелодию. Затем к ней присоединилась другая труба, ведя ту же
тему на треть октавы выше, потом вступила третья труба — еще на треть октавы
выше. И миг спустя, могучим крещендо и на целую октаву выше, мелодию подхватил
весь оркестр, и звенящее эхо расплескалось между стен тронного зала.
— Впечатляюще, — пробормотал Сарабиан. — Нам
идти сейчас?
— Нет еще, — ответила Элана. — Мы тронемся,
когда переменится тема. Я возьму тебя под руку и буду задавать шаг. Не
подпрыгни, когда подойдем к тронам. Стрейджен запрятал в зале целый духовой
оркестр. Финал будет оглушительный. Выпрямься, расправь плечи и прими
царственный вид, а еще лучше — божественный.
— Развлекаешься, Элана?
Она лукаво усмехнулась и подмигнула ему.
— Вот, — сказала она, — флейты подхватили
мелодию. Теперь наш черед. Удачи, друг мой. — Элана легонько чмокнула его
в щеку и взяла его под руку.
— Раз, — пробормотала она, внимательно вслушиваясь
в мелодию. — Два. — Она сделала глубокий вдох. — Пошли.
Тамульский император и королева Элении выступили из арочного
проема и царственным шагом направились к своим тронам под заунывное пение
флейт, которые в минорном ключе вели тему сочиненной Стрейдженом мелодии. За
ними шли Спархок, Миртаи, Энгесса и Бевьер. Замыкали шествие Телэн, Алиэн и
Итайн, все еще не отдышавшийся от беготни по коридорам.
Когда монархи и их свита приблизились к тронам, Стрейджен,
дирижировавший оркестром при помощи шпаги, знаком приказал укрытым в зале
музыкантам переходить к ошеломляющему фортиссимо, которое завершало тему. Звук
был поистине сокрушительный. Так и осталось неясным, что заставило членов
Императорского совета так дружно пасть ниц — привычка или волна оглушительного
грохота. Стрейджен резко рассек воздух шпагой, и музыка оборвалась, лишь эхо ее
все еще металось в зале, трепеща, точно призрак мелодии.
Пондия Субат поднялся.
— Желает ли ваше величество обратиться с речью к
присутствующим прежде, чем мы начнем заседание? — осведомился он высокомерным,
почти оскорбительным тоном. Вопрос был простой формальностью, почти ритуалом.
Император на подобных собраниях, как правило, вообще не подавал голоса.
— Пожалуй, что да, Пондия Субат, — ответил
Сарабиан вставая. — Как любезно, что ты спросил меня об этом, старина.
Субат уставился на него, не веря собственным ушам.
— Но…
— В чем дело, Субат?
— Это же против правил, ваше величество.
— Да, я знаю. Зато как ново и свежо, а? У нас сегодня
много дел, Субат, так что не будем мешкать.
— Ваше величество не посоветовались со мной. Я должен
знать, по какой теме ваше величество желают…
— Сидеть, Субат! — повелительно рявкнул
Сарабиан. — Стоять! И молчать, пока я не разрешу тебе говорить.
— Но вы не мо…
— Я сказал — сидеть!
Субат, обмякнув от страха, рухнул в кресло.
— Твоя голова сейчас не слишком-то прочно держится на
плечах, господин мой первый министр, — зловеще проговорил Сарабиан, —
и, если ты скажешь еще хоть слово поперек, она и вовсе отвалится. Ты только что
был на грани государственной измены, Пондия Субат, и я сыт тобой по горло.
Первый министр побледнел как покойник.
Сарабиан принялся расхаживать по возвышению. Выражение его
лица не предвещало собравшимся ничего хорошего.
— Господи, сделай так, чтобы он остановился, —
едва слышно прошептала Элана. — Он не сможет произнести хорошую речь, если
будет метаться по сцене, как загнанный олень.
