А вот 1943 г., семья Сталина. В квартиру его тестя и тещи,
которых он очень любил и с которыми постоянно общался, подселяют семью
заместителя наркома здравоохранения РСФСР, и они живут в коммунальной квартире.
Когда в 1948 г. была арестована сестра жены Сталина, то, поскольку освободилась
ее комната, в эту квартиру вселяют еще одну семью.
Во время «борьбы с привилегиями» много говорилось о
«кремлевских обедах» в столовой на ул. Грановского, где могли обедать члены
высшей номенклатуры (или брать обед домой или продукты сухим пайком). Такие «обеденные
книжки» имели также старые большевики. Они-то имели льготы – платили за обед
10% стоимости. Но члены номенклатуры платили полностью – 2100-2400 руб. за
месяц. Внук старого большевика и племянник жены Сталина В.Ф.Аллилуев
вспоминает: «Когда я поинтересовался у Каманиных, почему они не берут обед в
Кремлевке, Мария Михайловна мне ответила: „Вовочка, нам невыгодно его получать.
Он слишком дорого стоит, а на нашу семью его не хватает“ (их было пятеро)».
А вот штрихи образа жизни самого Сталина и его семьи – в
письмах его жены Н.Аллилуевой Сталину в Сочи, где он был на отдыхе
(опубликованы в 1992 г.): «2 сентября 1929 г… Как мои дела с Промакадемией, ты
спрашиваешь. Сегодня был у меня экзамен по математике письменной, который
прошел удачно, но в общем мне все же не везет, а именно: утром нужно было быть
в ПА к 9-ти часам, я конечно вышла в 8 1/2 и что же, испортился трамвай, стала
ждать автобуса – нет его, тогда я решила, чтобы не опоздать, сесть на такси,
села и что же, отъехав саженей 100, машина остановилась, у нее тоже что-то
испортилось».
Какие здесь льготы и привилегии? Жена первого руководителя
государства едет на экзамен на трамвае, взять такси – это уже нечто необычное.
Вот из других писем: «Иосиф, пришли мне если можешь руб. 50, мне выдадут деньги
только 15/IX в Пром[академии], а сейчас я сижу без копейки. Если пришлешь будет
хорошо… В день прилета цеппелина Вася на велосипеде ездил из Кремля на аэродром
через весь город. Справился неплохо, но, конечно, устал»4.
Конечно, аскетизм довоенного времени уходил в прошлое, но
все же и в послевоенный период льготы советской номенклатуры были
гипертрофированы в массовом сознании. Хрущев поохотился разок в Крыму, и это
вошло в историю как преступление века. А типичная оргия секретаря обкома
заключалась в том, что он мылся в бане, а потом выпивал бутылку коньяка. Когда
Молотов умер в 1986 г., все его состояние равнялось 500 руб. – на похороны (да
еще перед этим он отправил 100 руб. в фонд Чернобыля). Даже Брежнев, которому
перестроечная пропаганда создала ореол вселенского вора, оставил в наследство,
как выяснилось, лишь несколько подержанных иномарок – была такая слабость у
руководителя советской империи, любил порулить на хорошей машине.
С точки зрения разумного расчета, руководители высшего звена
в СССР были самой «недооплаченной» категорией – это сообщила даже идеолог
перестройки Т.И.Заславская. Почему же маленькие блага и слабости вызывали
ярость, а к хамской роскоши нуворишей или невероятным доходам нынешних
директоров-приватизаторов проявляется такая терпимость? Потому, что люди судили
не реальной мерой, а теми образами, которые были построены в идеалистическом
сознании. И очарование этих образов было очень сильно.
В 1985 г., на волне перестройки, и я на какое-то время попал
в номенклатуру, причем довольно высокого уровня – номенклатуру Отдела науки ЦК
КПСС5. Я был назначен заместителем директора довольно крупного института,
имевшего существенное идеологическое значение (Института истории естествознания
и техники АН СССР). Став членом номенклатуры, я с обывательским любопытством
стал ждать, когда же мне поднесут те льготы и привилегии, о которых мы были
столько наслышаны. Никто не подносил. Когда я ближе познакомился с
номенклатурной кухней, то оказалось, что никаких законных льгот нет. Есть
слегка коррумпированные группы, которые понемногу и незаконно сосут какие-то
блага из своих ведомств. Несравненно меньше, чем явные воры на хозяйственной
работе, но все же сосут. И тебе, как новому члену номенклатуры, туманно
намекают, что ты в такую коррумпированную группу можешь вступить – со всеми
вытекающими последствиями, прежде всего, с потерей независимости от того
начальства, которое контролирует ручейки благ.
Иными словами, сама по себе принадлежность к номенклатуре
этих благ не давала – ты должен был сделать личный выбор и перейти Рубикон. Но
перед таким выбором стоит вообще любой человек на любом социальном уровне, в
этом смысле советская номенклатурная система ничем не отличалась от любой
прочей. И я с абсолютной уверенностью могу сказать, что примерно половина
советских номенклатурных работников не приняла соблазна коррупции. Вот их-то
жестоко били во время перестройки. Когда я вспоминаю эту злобу и ненависть к
таким людям со стороны коррумпированной номенклатуры, до сих пор передергивает.
Это мало выплескивалось в общество, но те простые люди, которые попадали в зону
таких конфликтов и становились свидетелями таких избиений, бывали потрясены. Я
думаю, вот кто был самым злобным, животным врагом советского строя – член
номенклатуры, который не удержался и вошел в коррумпированную клику и которого
грызли страх и совесть. И это стало для него просто невыносимо.
Вообще, ненависть к советской номенклатуре – обращение к
ложному и очень примитивному стереотипу. Ведь в любом государстве есть
номенклатура какого-то типа, и содержательного ее сравнения с советскими
чиновниками никто никогда не делал. Неявно предполагалось, без всяких на то
оснований, что советские чиновники, конечно же, хуже западных. Но и это, в
принципе, было несущественно. В антисоветских рассуждениях разговор все время
сбивался на ложное сравнение: где лучше – в СССР 70-х годов или во Франции или
Швеции? На деле так вопрос не стоит и никогда не стоял. Как ни крути, смысл
имел только вопрос: где хуже – в СССР или в РФ конца 90-х годов? Эта проблема
была четко поставлена в письме одного читателя: “Капитализм под руководством
сволочей – это хуже и безжалостнее, чем социализм под руководством тех же самых
сволочей”.
Надо подчеркнуть и такую исключительно важную
методологическую подтасовку. Антисоветский проект все время неявно исходил из
того, что без СССР будет лучше. А в действительности следовало сравнивать не
то, что “будет лучше”, а именно то, что “будет хуже”. Потому что “хуже” –
понятие более жесткое. “Хорошему” нет предела, и все в нем зависит от вкуса, о
котором не спорят. А вот у “плохого” есть критические уровни. Как говорится,
после некоторого порога ухудшения – тишина…
В антисоветских рассуждениях о номенклатуре был огромный
принципиальный изъян – из них как-то сумели исключить все-таки главный вопрос:
плохо или хорошо работала номенклатурная система в подборе и расстановке кадров
управления? Ведь по сравнению с этим критерием все остальные второстепенны, по
ним надо улучшать систему так, чтобы не повредить главному. Конечно, каждый мог
вспомнить печальные или курьезные конкретные случаи: там начальник дурак, там
вор, а там аморальный тип. Но брать надо в целом, как обобщенную устойчивую
характеристику системы.
