Возьмем хотя бы антисоветскую реформу в хозяйстве – с того
момента, когда ее именно антисоветский пафос был обнародован (слом советской
хозяйственной системы и создание необратимости). Сразу можно сказать, что сама
декларация о создании необратимости как цели показывает глубинную
безответственность реформаторов как философский принцип.
Позицию их можно было бы с натяжкой считать этически
допустимой, если бы они четко заявили, что на рельсах нынешнего курса возникнет
дееспособное хозяйство, достаточное, чтобы гарантировать выживание России как
целостной страны и народа. Ведь если этого не будет, то уплаченную народом
тяжелую цену за блага для «новых русских» уже никак нельзя будет оправдать –
это будет значить, что их выбор был вызван лишь его шкурными интересами или
патологической тягой к предательству. Однако, сколько ни изучаешь документов и
выступлений, никто четко не заявляет, что он, такой-то, уверен, будто курс
реформ выведет нас на безопасный уровень до срыва. Нет, ссылаются на
«флуктуации» – там одна фирма разбогатела, а там фермер. После краха рубля
полумертвое хозяйство чуть-чуть зашевелилось.
Это совсем слабо. Реально признаков улучшения нет.
Инвестиций нет и не предвидится, колебания уровня производства происходят в
диапазоне быстро сужающихся возможностей, начинается массовое выбытие основных
производственных фондов, а остатки системы НИОКР уже неспособны сопровождать
простое воспроизводство. На что же надеяться?
Известный советолог С.Коэн писал в 1998 г.: «Проблема России
состоит в беспрецедентно всеобщей экономической катастрофе в экономике мирного
времени, находящейся в процессе нескончаемого разрушения… Катастрофа настолько
грандиозна, что ныне мы должны говорить о не имеющем прецедента процессе –
буквальной демодернизации живущей в ХХ век страны» («Независимая газета», 1998,
27 авг.). Он не говорит очевидное: в ХХ веке промышленно развитая страна не
может пережить "демодернизацию" – она гибнет.
Поразительно, но факт – администрация США (но не идеологи)
более реалистично смотрела на нашу ситуацию (а значит, более гуманно относилась
к советскому народу), чем отечественные демократы. 16 мая 1991 г. по запpосу
Конгpесса США был пpедставлен доклад ЦРУ и pазведупpавления Министерства
обоpоны «За пpеделами пеpестpойки: советская экономика в кpизисе». В нем, в
частности, говоpилось: «Пеpеход от центpализованной плановой экономики к
pыночной пpедставляется чpезвычайно болезненным пpоцессом для осуществляющих
его стpан… Пpиватизация не может быть осуществлена быстpыми темпами. В
частности, большинство восточноевpопейских стpан достигли опpеделенного
пpогpесса пpи пеpедаче в частные pуки небольших пpедпpиятий, однако испытывают
значительные сложности пpи осуществлении политически очень чувствительного
пpоцесса пеpедачи частникам кpупных пpедпpиятий, являющихся собственностью
госудаpства. Существенным и, возможно, самым главным условием успешного осуществления
pефоpм по пеpеходу к pыночной экономике является политическое единство стpаны,
базиpующееся на довеpии к избpанному пpавительству, котоpое пользуется шиpокой
поддеpжкой населения».
К массовым страданиям и большой крови привела реализация
антисоветского проекта в области национальных отношений. Это была большая
программа – разжечь, действуя через дружественную «прогрессивную» национальную
интеллигенцию антисоюзные (и неизбежно антирусские) настроения. Например,
большую работу, чтобы направить мысли и чувства чеченцев к мести, произвели
демократы из Москвы – старовойтовы и бурбулисы, нуйкины и приставкины. Вместо
“народа, отбывшего наказание” чеченцы вдруг были превращены в “репрессированный
народ”. Кто же их “репрессировал”? Россия! Так ведь ставили вопрос наши
антисоветские идеологи. Модный одно время А. Нуйкин довольно хвастает в 1992
г.: “Как политик и публицист, я еще совсем недавно поддерживал каждую акцию,
которая подрывала имперскую власть. Поэтому мы поддерживали все, что
расшатывало ее. А без подключения очень мощных национальных рычагов ее было не
свалить, эту махину”.
Летом 1988 г. возникли националистические Народные фронты в
Прибалтике, и очень быстро всем все стало ясно. Но в декабре 1989 г. А.Адамович
заявляет на встрече в МГУ: «На окраинах Союза национальные и демократические
идеи в основном смыкаются – особенно в Прибалтике… Происходит позитивный
процесс: нет антирусских, антисемитских настроений» («Мы – шестидесятники», с.
347). С трудом верится, но депутат, видимо, не знал о таком остроумном лозунге
«народных фронтов»: «Утопим евреев в русской крови».
Видимо, самое кровавое последствие безответственности
антисоветских идеологов – взращивание в Таджикистане вооруженной исламистской
оппозиции, начавшей уничтожительную гражданскую войну. Возник дикий, не
укладывающийся в голове альянс – «демо-исламисты». Московские таджикские
интеллигенты, воспитанные в кругах «шестидесятников», способствовали переходу
той части таджикской элиты, которая представлена выходцами из знатного сословия
ишанов (глав суфийских орденов-братств), порвать с советским режимом и перейти
к активным действиям против него.
Ишаны боролись с царским правительством, потом возглавили
басмаческое движение против советской власти. Ее укрепление привело к тому, что
они согласились на компромисс и интегрировались в новую элиту. Однако
антисоветская пропаганда, которая велась начиная с 60-х годов и подрывавшая
легитимность государства, побудила ишанов разорвать этот пакт и возглавить
создание радикальной Исламской партии возрождения Таджикистана (см.
Д.В.Микульский. Исламская партии возрождения Таджикистана: история создания,
структура, идеологические установки. – Восток, 1994, № 6).
Социал-дарвинизм.
И еще произошел в сознании нашей сдвигавшейся к
антисоветизму интеллигенции один очень резкий и очень заметный перелом – она
включила в свое мировоззрение социал-дарвинизм. Это изменение было
скачкообразным, и оно, строго говоря, означало разрыв, который со временем лишь
углублялся. Потому что в православной культуре социал-дарвинизм не принимался
категорически, а сверху, в идеологии, на него был наложен запрет марксизмом.
Вообще биологизация человеческого общества нашей культуре
всегда была чужда. Как писал видный американский антрополог Салинс, только
Запад принял «миф Гоббса» о происхождении общества из дикой жестокой природы.
Народы России, как и все незападные культуры, исходили из мифа, согласно
которому они «произошли от богов» – в разных вариациях. Уже и поэтому в русском
крестьянстве, как специально отмечал А.В.Чаянов, сравнивая его с французским
крестьянством, не было мальтузианства. Было утверждено, что бедные имеют право
на жизнь, и община выработала для обеспечения этого права специальные
механизмы. Советский строй лишь закрепил это в идеологии и социальных
институтах, но вовсе не изобрел.
Можно сказать, что неприятие биологизации общества было
устоем нашей культуры. Вот, П.Сорокин, отнюдь не коммунист, пишет примерно в
1915 г. в свой преподавательский конспект (то есть, видимо, записывает мысль,
достаточно широко признанную): «Человечество – новая сила мира. Сила эта все
более и более растет; она определяет область существования его самого и все
шире и шире раздвигает эту область. То, что „естественно“ вне его –
„неестественно“ для него. „Естественный“ закон борьбы за существование,
уничтожение слабых сильными, неприспособленных – приспособленными, человечество
заменяет „искусственным“ законом взаимной помощи и солидарности» (СОЦИС, 1989,
№ 6).
