Что же думают шахтеры о возможной безработице? 56%
опрошенных нами шахтеров понимают, что избежать безработицы не удастся и
поэтому нужны государственные и региональные программы ее ограничения и помощи
безработным. В то же время 26% считают ее безусловным злом и высказываются за
ее недопущение".
С первым тезисом специалиста по рабочему движению можно
согласиться, "забастовки шахтеров – это шаг к гражданскому обществу".
Точнее, это шаг от советского традиционного общества, а куда нас от него
заведет, пока неясно (более вероятно, что к традиционному же обществу, только
несравненно более худшего типа, нежели советское – диапазон традиционных
обществ огромен, вплоть до людоедских племенных королевств). Но уже следующий
тезис просто нелеп: "право на забастовку – такое же право, как право на
труд". Эти два права именно взаимоисключающие, они есть часть правовых
систем двух несоизмеримых типов общества. Или право на труд – или право на
забастовку, в этом и был фатальный выбор шахтеров, и даже они, похоже, это лучше
понимали, чем старший научный сотрудник из АН СССР. Потому-то они, идя на
забастовку, уже предвидели безработицу, а еще два года назад им и в голову
такое бы не пришло. Хочешь права на забастовку – бери, но не взыщи, прав члена
семьи ты тогда иметь не будешь, в том числе права на труд и других типично
советских прав.
Кстати, автор той статьи ошибается (или забыл), что в
забастовках 1990 г. сыграли свою роль и «подрывные действия каких-то внешних
сил». По отношению к Кузбассу «демократы» из Межрегиональной группы были именно
внешними силами, для которых шахтеры были всего лишь инструментом в
политической борьбе. А разве не был «внешней» силой приезд Ельцина с его
авторучкой, которой он прямо на митингах выписывал шахтерам немыслимые блага,
которые они получат, как только свергнут власть СССР?
И наконец, бурную активность проявляла американская
федерация профсоюзов АФТ. Согласно западной прессе, она выделила немалые
средства на семинары для руководства стачечных комитетов шахтеров. Эти
средства, как водится, кто-то из «независимых» профсоюзных лидеров разворовал
(фамилии тоже публиковались), вследствие чего в «международном рабочем
движении» возник небольшой скандал. А в Испании для активистов стачкомов был
организован роскошный двухнедельный отдых. Он был так красочно расписан в
газете «Эль Паис», что у других, отставших активистов слюнки должны были
потечь. Так что В.В.Комаровский, заседая в Академии наук, не уловил важных
деталей. Как говорится, наука не в курсе дела.
Ясно, что забастовка – это метод получения от работодателя и
(или) государства каких-то благ путем нанесения ущерба или этому работодателю,
или всему обществу. В последнем случае забастовка – это средство давления на
правительство. Но получишь ли ту эту выгоду или, наоборот, потеряешь, зависит
от баланса сил. Переход к такому способу достижения выгод – это необратимый
отказ от принципа переговоров и поиска согласия, принятого в семье. Хотя,
понятно, и в семье бывают несправедливости и конфликты. Забастовки 1990 г. были
не конфликтом, а разрывом со всеми принципами жизнеустройства по типу семьи.
При этом шахтеры и вообще все рабочие, поддержавшие этот разрыв, совершили
ошибку, поскольку оказывать давление ни на новых собственников, ни на
государство они не могут. «Собственники» получают доход не от труда рабочих, а
от разворовывания ресурсов страны.
Но для нас здесь важнее тот факт, что и «честные
антисоветчики», и даже «просоветские» историки и философы тоже ошиблись. Они не
поняли именно фундаментальных вещей. В 1988 г., выступая в АН СССР, академик
И.И.Минц сказал: «Как известно, Сталин запрещал писать о недостатках в
деятельности Советской власти. Помню, как Е.М.Ярославский в „Правде“ написал о
состоявшейся в 30-х годах стачке в Орехово-Зуеве. Сталин объявил ему выговор за
разглашение сведений о стачке» («Россия, 1917 год: выбор исторического пути».
Круглый стол историков Октября, 22-23 октября 1988 г. М.: Наука, 1989).
Старый был уже академик, но тут сплоховал. «О недостатках в
деятельности Советской власти» Сталин писать не запрещал, он запрещал писать
разрушительные для советской власти вещи. Строя общество-семью, приходилось
постепенно, без потрясений гасить инерцию революционного общества классовой
борьбы. И об отдельных рецидивах старого мышления и поведения, вроде стачки в
Орехово-Зуеве, писать не следовало ни в каком смысле. Борец с Православием
Е.М.Ярославский этого тоже не понимал, как и И.И.Минц. Но тому Сталин хоть
успел объявить выговор, а в 1988 г. были уже другие времена. После 1991 г. в
академической среде началось просто прославление забастовки как «пути в
гражданское общество».
Надо сказать, что раскачать антисоветское забастовочное
движение оказалось очень непросто. В.В.Комаровский в цитированной выше статье
отмечает: «Четыре первых года перестройки рабочий класс оставался практически в
стороне от каких-либо форм участия в процессах, набиравших силу в стране».
Могли ли мы принять эту модель – от свободы познания до
свободы «войны всех против всех» – как философский принцип нашего
жизнеустройства? Нет, это было невозможно сделать без полного разрушения всех
главных структур советского общества. Вспомним слова философа Научной pеволюции
Бэкона: «Знание – сила». Суть негласного споpа была в том: может ли накопление
силы быть свободно от оков этики? Все ли разрешено, что не запрещено законом?
Либеpалы отвечают четко: не только может, но и должно быть
абсолютно свободно от этики – вот вам пpинцип свободы познания. Кто, кажется, в
нем усомнится. А на деле за этой волей к знанию скpывается воля к власти.
Власти над пpиpодой и над человеком. За ней стоит субъект-объектное отношение к
миру и к человеку. А советский строй исходил из представления о мире как
Космосе, в котором человек – часть мира, связанная с каждой былинкой и каждым
человеком.
Антисоветские идеологи, убеждая людей отказаться от советского
космического чувства и принять философию индивидуализма, постепенно внушили
значительной части интеллигенции странную, ошибочную мысль, будто «свобода по
фон Хайеку» означает раскрепощение личности, возможность ее самовыражения.
Мысль эта кажется странной потому, что не только практика Запада, отраженная,
например, в литературе и кино, не дает никаких оснований для такой иллюзии, но
и самые крупные социологи Запада (прежде всего М.Вебер, а в наше время Э.Фромм)
доходчиво объясняли, что это именно не так и почему это не может быть так.
Мы не замечаем даже самые великие ценности, когда они
привычно нас окружают. Не замечаем же мы, какое это счастье – дышать воздухом.
Так же жили мы среди наших людей и не замечали этого их чудесного свойства –
каждый из них был личность. Он все время о чем-то думал и что-то переживал.
Посмотрите на лица людей в метро. Не боясь окружающих, люди доверчиво уходят в
себя, и на лице их отражаются внутренние переживания. Один горестно нахмурился,
другой чему-то улыбнулся. В метро Нью-Йорка все лица похожи на полицейских –
все одинаковы, все вежливы и все настороже. Они как будто охраняют хозяина.
