В недавней обзорной статье ведущего научного сотрудника МГУ
Л.Резникова «Российская реформа в пятнадцатилетней ретроспективе» (Российский
экономический журнал, 2001, № 4) сделан такой вывод: "Исключительно важно
подчеркнуть: сложившаяся в первой половине 80-х годов в СССР экономическая
ситуация, согласно мировым стандартам, в целом не была кризисной. Падение
темпов роста производства не перерастало в спад последнего, а замедление
подъема уровня благосостояния населения не отменяло самого факта его
подъема". Далее автор проводит подробные аргументы для своего вывода и,
понимая состояние умов, цитирует видных американских экономистов, пришедших к
такому же выводу. Своим глазам и желудкам русские уже не верят, нужны западные
авторитеты.
Доклад ЦРУ 1990 г. «О состоянии советской экономики» также
утверждает, что даже и кризиса в советском хозяйстве не было, не то что
неизбежного коллапса. Этот доклад довольно часто цитируется американцами (сам я
читал только его реферат и ссылки на него). В нем по американской методике и с
собственными данными ЦРУ были пересчитаны показатели советской статистики и
признаны, в общем, верными. Уж кому должны были бы верить антисоветские идеологи,
как не своим верным союзникам?
Ощущения коллапса и даже кризиса совершенно не было в
массовом сознании, в том числе интеллигенции, очень критически относящейся к
системе. Это показало двухгодичное (1988 и 1990 гг.) исследование ВЦИОМ под
руководством Ю.Левады, результаты которого представлены в книге “Есть мнение”
(М., 1990). Весь пафос исследования является открыто антисоветским, но никакого
предчувствия кризиса в нем не обнаружено.
Отмечу здесь, что примитивна сама логика рассуждений, из
которых выводилась негодность советского типа хозяйства из факта снижения
темпов прироста производства. Стремление сравнивать валовые, обобщенные
показатели без учета принципиальной разницы их составляющих есть один из
случаев гипостазирования. Оно ведет к невозможности увидеть качественную
несоизмеримость объектов и явлений. Вот, мы сравниваем экономическую гонку без
учета нагрузки оборонных расходов. СССР начал отставать на одном круге (в 80-е
годы) – значит, ломай всю его хозяйственную систему. Если же мы учтем нагрузку,
то увидим как бы трех бегунов в несравнимых условиях: один (скажем, ФРГ или
Япония) в легких тапочках, другой (США) в кроссовках, а СССР – в валенках, а
поверх них кандалы. И если бегун в кандалах целую эпоху опережал своих
соперников, значит, его сердце и мускулы работают великолепно. Разумеется, было
бы глупо утверждать, что бежать в кандалах и валенках хорошо. Почему мы в них
бежали – совсем другой вопрос.
Посмотрим, как искажается наше сознание, когда мы оперируем
валовыми цифрами, не учитывая «изъятия». (Кстати, помню, в 70-е годы эту
проблему поднимали французские экономисты. Они говорили, что нельзя сравнивать
показатели разных стран, прежде чем из них вычтены некоторые «неделимости». Но
мировые аганбегяны на этих авторов, видно, прикрикнули, и эта идея заглохла).
Кажется, простая вещь – мощность двигателя. Из физики знаем: это работа,
произведенная в единицу времени. А на деле ничего эта величина не говорит, если
мы не знаем, какую часть мощности двигатель вынужден тратить на себя – чтобы
двигать себя самое, поршни, шестерни. Поэтому вводят иной показатель – мощность
«на валу», то есть выданная двигателем для полезной работы (движения колес,
винта и т.д.). Обычно мы этой проблемы не замечаем, т.к. сравниваем двигатели
одного типа да и одного поколения. А если разные двигатели, то без учета
«неделимости» никак не обойтись. До паровой машины Уатта было уже два поколения
машин. Вторая, машина Ньюкомена, уже использовалась довольно широко, но почти
всю мощность тратила сама на себя. Уатт произвел техническую революцию, потому
что его машина при той же мощности давала «на вал» гораздо больше. Эти машины
были несоизмеримы в этом отношении. Очень большую часть своей мощности советское
хозяйство тратило «на себя» – на обеспечение своего выживания в условиях
холодной войны, чтобы не позволить ей перерасти в горячую.
Возьмем другую сторону жизнеустройства – не производство, а
образ жизни. Что касается быта, то именно за 70-80-е годы страна в целом
перешла по главным показателям к современному типу благоустроенного быта.
Произошла полная электрификация села и почти полная газификация населенных
пунктов, быстро шла телефонизация. Отправление писем и телеграмм, дальние
поездки даже на самолете стали для среднего человека обыденной вещью – сравните
с тем, что мы видим при антисоветском режиме. Это – массивные и фундаментальные
улучшения жизни. Те явления застоя, упадка или даже регресса, на которые
указывали критики, говорили, конечно, о неблагополучных тенденциях. Можно
говорить даже о болезнях хозяйственной системы. Но на фоне главных, массивных
процессов эти дефекты признаками коллапса никак не служили. Надо же взвешивать
общественные явления на верных весах.
Вызывало, например, нарекания строительство. Известно, что
масштабы его были исключительно велики, едва ли не все горожане в этот период
испытали переезд (отделялись молодые, получали новые квартиры, улучшали старые
и т.д.). Отрасль явно не справилась с такой экспансией, квалификация работников
и качество работы упали. Но с тем, что получение квартиры, пусть даже и
построенной с огрехами, было для человека ухудшением его жизни, поверить
невозможно. А ведь именно так ставят вопрос антисоветские ораторы. Конечно,
люди, получив новую квартиру, быстро забывают свои ощущения. Но если бы
новоселам сказали об “ухудшении” их жизни в тот момент, они бы просто не
поняли. И кривые рамы подгонялись, и щели заделывались – а люди квартирам были
рады и коллапса не ожидали.
Именно после 1988 г. стал быстро нарастать кризис, грозящий
катастрофой. Вызван он был как раз отказом от главных принципов советского
хозяйства, попыткой его “гибридизации” с элементами капиталистической экономики
совсем иного типа… Катастрофа назревала так быстро, что уже в 1990 г. стали
официально говорить об “опасности разрушения народного хозяйства”. Большими
усилиями, за счет потери политической стабильности правительство удерживало
ситуацию под контролем. Напротив, антисоветские силы делали все возможное,
чтобы экономическое положение дестабилизировать и обострить недовольство
населения (полезно вспомнить, как вышедшие из КПСС соратники Горбачева
разжигали забастовки шахтеров Кузбасса).
Рассмотрение принципов и последствий неолиберальной реформы
в России выходит за рамки нашей темы. Однако оценка масштабов потерь, которые
понесло при этой реформе хозяйство, говорит о масштабе средств, которые
регулярно вкладывались в хозяйство при советском строе. Это может служить для
нас методическим приемом. Сейчас уже перестали применять прием пропаганды,
который был излюбленным в первые годы реформы – утверждение, будто кризис
унаследован от советской системы и является просто продолжением созревших в ней
тенденций. Сама форма кривых, выражающих динамику экономических показателей,
говорит о том, что в 1990-92 гг. произошел именно слом системы, ее убийство
политическими средствами. Если мы оценим хотя бы приблизительно те средства,
которые с тех пор потеряло хозяйство, мы поймем, с какой интенсивностью
работала экономическая машина СССР.
