"В настоящее время в искусственном вскармливании
полностью или частично нуждаются 60-70% детей первого года жизни… В условиях
снижающейся платежеспособности населения многие виды детского питания стали
недоступными для большинства потребителей.
Не улучшается положение дел с организацией питания детей,
посещающих дошкольные учреждения и школы. Охват школьников горячим питанием в
большинстве субъектов Российской Федерации сократился на 20-30%. Рационы
питания обеспечивают потребность детского организма в энергии и белках только
на 70-90%, в витаминах – на 20-40%. Сокращается вес и объем отпускаемых блюд.
Прекращена витаминизация готовых блюд. Не решаются вопросы обеспечения детских
и подростковых учреждений йодированной солью… Из-за отсутствия средств во
многих школах организовано лишь чаепитие".
Как красиво звучит – чаепитие … И замечательной фразой
заканчивается раздел Доклада о детском питании: «Эффективными в этой связи
могут стать информационные и образовательные программы, посвященные вопросам
здорового питания школьников». Спасибо, кормильцы…
Сравнивая отношение к детям – подкидышам в царской России,
воспитанникам советских детских домов или нынешним детям-сиротам, стоит
посмотреть на финансовый отчет президентской программы «Дети России» и особенно
ее раздела – федеральной программы «Дети-сироты». Вдумайтесь в такой абзац
отчета Минздрава: «Федеральные программы являются одним из основных механизмов
реализации стратегии охраны материнства и детства. На реализацию медицинских
разделов федеральной целевой программы „Дети-сироты“ в 1999 г. было выделено
0,05 млн. рублей». Пятьдесят тысяч рублей! Менее двух тысяч долларов. Цена
одного обеда компании «новых русских» на Лазурном берегу.
Во время гражданской войны моя мать работала учительницей, в
16 лет. Там, в Семиречье, война была тяжелой, сирот было много. Без всяких
федеральных программ их собирали и кормили. Чей бы отряд ни проходил через
станицу, к командиру, атаману или даже главарю банды шли учителя и требовали
продуктов. Все выделяли из своих скудных запасов. В 1921 г. мать училась в
Ташкентском университете, и привезли в Ташкент детей из Поволжья. Каждый член
ВКП(б) и каждый комсомолец был обязан на свой студенческий паек кормить одного
ребенка – выделять из своего пайка, как совесть велит. Совесть велела так, что
на фотографии их курса видно – почти у всех студентов лица одутловатые от
голода.
А сегодня у наших партийцев из Союза правых сил и всяческих
Союзов капиталистической молодежи лица одутловатые от обжорства. Вот в этом-то
и разница цивилизаций.
Советский тип трудовых отношений: принцип полной занятости.
Одним из главных смыслов, входящих в культурное ядро любого
общества, является труд. С ним связаны многие частные стороны экономического и
социального порядка, представления о взаимной ответственности государства и
гражданина, важные символы и даже религиозные установки. И завоевание гегемонии
определенным социально-политическим движением, и подрыв гегемонии определенного
государства неизбежно связаны с образом труда и его тенью – образом
безработицы.
В перестройке, которую можно считать идеологической артподготовкой
к слому советского порядка и присвоению государственной собственности
номенклатурой, одной из ключевых тем было право на труд и безработица. В рамках
этой темы была проведена блестящая программа манипуляции сознанием, и она
заслуживает рассмотрения. Высокое качество этой программы подтверждается тем,
что отключение здравого смысла удалось не в связи с каким-то отвлеченным
вопросом, а вопреки очевидным и осязаемым материальным интересам буквально
каждого человека.
Полная занятость в СССР была бесспорным и фундаментальным
социальным благом, которое было достигнуто в ходе советского проекта (в 1994 г.
не были производительно заняты примерно 30% рабочей силы планеты). В
обеспечении права на труд было, конечно, много дефектов, идеал “от каждого – по
способностям” был далеко еще не достигнут, реальный уровень промышленного
развития не позволял привести качество рабочих мест в соответствие с
притязаниями образованной молодежи. Но это по важности несравнимо с главным.
Отсутствие безработицы было колоссальным прорывом к
благополучию и свободе простого трудящегося человека. Это было достижение
исторического масштаба, поднимающее достоинство человека. Мы еще даже не можем
вполне оценить утрату этого блага – у нас еще нет людей, по-настоящему
осознавшими себя безработными и, главное, воспроизводящими безработицу в своих
детях, в следующих поколениях. Мы еще живем “наполовину советским” порядком.
Привычность полной занятости превратила в сознании наших
людей это чисто социальное (созданное людьми) благо в разновидность природного,
естественного условия жизни. Это, разумеется, сделало право на труд как
политическую норму очень уязвимым. Люди его не ценили и никаких активных шагов
по его защите ожидать было нельзя. Однако пассивная установка на отрицание безработицы
была вполне определенной. Это показывали регулярные опросы социологов. Кстати,
сами эти опросы должны были бы встревожить людей, но не встревожили – Горбачев
периодически успокаивал: чего-чего, но безработицы мы никогда не допустим.
На деле партийно-государственная номенклатура СССР, начав
свой постепенный отход от советского проекта, уже с 60-х годов стала тяготиться
конституционным правом на труд, исподволь начав кампанию по внедрению в
общественное сознание мифа о благостном воздействии безработицы на все стороны
общественной жизни. Эта тема постоянно муссировалась на околопартийных
интеллигентских кухнях, в среде хозяйственных руководителей стало хорошим тоном
посокрушаться, что, мол, отсутствие в их руках кнута безработицы не дает
поднять эффективность производства. Но, поскольку право на труд было
краеугольным камнем нашей идеократической системы, подмывание этого устоя
велось неофициально, хотя и с явного одобрения верхушки КПСС.
Принцип полной занятости как один из главных устоев советской
антропологии и реализация уравнительного идеала ("от каждого – по
способности") давно уже вызывал глухую ненависть у тех, кто сдвигался к
антисоветскому сознанию. С 60-х годов о благодати безработицы говорили на
кухнях и за вечерним чаем в лабораториях, во время перестройки начали говорить
открыто.
Н.Шмелев писал в 1987 г.: «Не будем закрывать глаза и на
экономический вред от нашей паразитической уверенности в гарантированной
работе. То, что разболтанностью, пьянством, бракодельством мы во многом обязаны
чрезмерно полной (!) занятости, сегодня, кажется, ясно всем. Надо бесстрашно и
по-деловому обсудить, что нам может дать сравнительно небольшая резервная армия
труда, не оставляемая, конечно, государством полностью на произвол судьбы…
Реальная опасность потерять работу, перейти на временное пособие или быть
обязанным трудиться там, куда пошлют, – очень неплохое лекарство от лени,
пьянства, безответственности» (Авансы и долги. – «Новый мир», 1987, № 6).
