Обширный список вопросов в течение трех лет задавался
выборке из 2250 человек (1500 в РФ и 750 в Казахстане), представляющей ряд
национальностей в десятке городов. И вывод огромной важности состоит в том, что
та «историческая общность людей», которую мы называли советским народом, реально
существует. Возник именно советский народ с общим ядром мировоззренческих
установок и идеалов. С общим державным сознанием и представлениями о
справедливости. Во время перестройки нарушилась идеология – поверхностный слой
культуры, – произошла перестановка чтимых образов, но все равно это образы,
связанные с укреплением державы, а не ее распадом.
Вот как выглядит общая картина предпочтений исторических
лидеров в мае 1992 г. (в %): Петр I – 37; Столыпин – 20; маршал Жуков – 13;
Александр Невский – 12; Ленин – 9. Заметим, что Столыпина – фигуру,
мифологизированную в перестройке, назвали 41% людей с ученой степенью, что и
выдвинуло его на второе место. А триада «Ленин-Сталин-Жуков», будучи образом
державного СССР, по «суммарной» степени уважения приближалась к Петру.
А вот мнения о «наилучшей эпохе в истории России»: правление
Петра I – 34%; правление Брежнева – 14%; перестройка (1985-1991) – 3%; реформа
(конец 1991-1992) – 3%. То есть, для основной массы были ценны державность и
стабильность. Вариации невелики: российские немцы делали больший акцент на
державности, а казахи, татары и башкиры – на стабильности. Из полутора десятка
«эпох» у всех народов перестройка занимает одно из последних мест. Лишь
респонденты-евреи назвали перестройку «наилучшей эпохой». Видимо, зажатая
державностью и советской стабильностью свобода предпринимательства была для них
действительно важной ценностью.
Еще один вывод об установках «массы» – быстрое крушение
западнической утопии. Была предложена такая установка: «В западных странах
сегодня создано наилучшее из всех возможных общество. Нам следовало бы не
выдумывать свои пути, а следовать за Западом». С ней согласились в 1990 г. 45%
опрошенных, в 1991 – 38% и в 1992 – 14% (в Москве побольше: 45, 44 и 18).
Перейдем от «массы» к тем, кто радикально отрицает
державность и стабильность (и уж тем более наше советское прошлое) – к той
среде, которая и порождает «новых русских». Здесь мы выберем лишь одно, но
очень важное качество – религиозное отщепенство. Отказ как от любой традиционной
религиозности («веры в бога»), так и от советского атеизма. Вот некоторые
выводы из работы, подтвержденные массой таблиц: «Показателен повышенный интерес
к нетрадиционным формам религиозности новой группы нашего общества –
коммерсантов и бизнесменов. Cреди них наиболее высока доля людей с ярко
выраженным неопределенным, эклектичным паранаучным и парарелигиозным
мировоззрением. Именно в этой, социально очень активной, группе самое большое
число верящих не в Бога, а в сверхъестественные силы – 20%».
И далее: «Как и в исследовании 1991 г, наиболее прорыночной
группой населения проявили себя „верящие в сверхъестественные силы“. Эти
„верящие в сверхъестеcтвенные силы“, оккультисты – основная мировоззренческая
социальная база борцов с коммунистическим государством – и сейчас чаще других
выступают за распад СНГ и Российской Федерации».
Резкий отрыв «нового слоя» от массы произошел в
представлениях о справедливости и морали. «Новые русские» – это люди активного
молодого возраста с высоким образовательным уровнем. В этой категории были
наиболее распространены эгоистические и антипатриотические установки. Авторы
исследования пишут: "Опросы 1990-1991 г. показывали, что наиболее
вовлеченная в массовую политическую борьбу и наиболее радикально-демократическая
группа – верящие не в Бога, а в сверхъестественные силы, 24% из них
поддерживали “Демократическую Россию”, что намного превосходило и верующих, и
атеистов”. И еще: "Вера в НЛО, cнежного человека, телепатию сильно связана
с ценностями первого периода радикально-демократического движения –
антикоммунизмом, желанием похоронить СССР, приоритетом прав человека и рынка”.
Внутренняя противоречивость установок этой группы видна и в
том, что «права человека» для нее – лишь политический инструмент. На деле ее
отличает нетерпимость, причем даже в национальных отношениях: «В исследовании
1991 г. мы отмечали, что „верящие не в Бога, а в сверхъестественные силы“,
несмотря на весь свой радикальный демократизм, были в отношении к большинству
различных народов наименее толерантной группой. И эта их особенность за
прошедший год лишь усилилась».
И, наконец, важный штрих, но связанный с целым. Вот вывод
авторов: «Как и по многим другим проблемам, в области сексуальной морали самые
либеральные – „оккультисты“ – верящие в сверхъестественные силы. По всей
видимости, они – носители достаточно последовательной культуры
„вседозволенности“: чаще других отрицают свою ответственность перед
государством и обществом – „каждый за себя“, обладают низкой трудовой этикой,
высокой национальной нетерпимостью и не признают никаких границ в области
секса».
Это – первый, очень приблизительный духовный портрет «новых
русских». Но этот портрет не устоялся, новый тип еще не сложился, он – в
поиске. И уже есть симптомы того, что нового «малого народа» не сложится, его
уже разлагает разочарование и тоска. Об этом говорят те культурные особенности,
которые проявились в начале 90-х годов.
Что же написано на знамени «новых русских»? Чтобы
разобраться, надо знать, кто их певец, в чем их художественное самовыражение,
каковы их представления о прекрасном и безобразном – знать их эстетику. Каждая
культура и даже идеологическое течение имеет свое лицо. Когда мы слышим «Степь
да степь кругом…», «Выхожу один я на дорогу…» или «Вставай, страна огромная…»,
для нас ясен эстетический образ «старых русских». Песни 30-х годов несут
оптимизм индустриализации. Мелодичные, спокойные песни 60-70-х (нет им числа) –
отдых ничего не подозревающего народа после невероятных перегрузок ХХ века.
Какие песни собирали «новых русских», что пели их поэты?
Помню, в самом начале перестройки я внимательно прослушал
все песни группы «Наутилус Помпилиус» – самого талантливого, на мой взгляд,
выразителя мироощущения будущих «новых русских». Прослушал, и говорю своим
детям: это же песни, зовущие на гражданскую войну со своими родителями, песни
человека, поджигающего свой дом! На меня замахали руками – с ума сошел! А ведь
та догадка оправдалась. Но в тех песнях был еще поэтический заряд борьбы, хотя
было видно, что борьбы больной – без идеала будущего. Только разрыв с прошлым!
Но вот, под звуки песен «Помпилиуса» вскормленная КПСС
политическая элита хладнокровно оглушила страну и начала шарить в доме. Но где
же песни? Мы наблюдаем уникальное в истории явление – «революцию», не родившую
ни одной нормальной песни. Культурная аномалия, предрекающая печальный конец. В
1993 г. была издана большая антология «Русская поэзия серебряного века.
1890-1917. Антология» (М.: Наука). Там собраны произведения лучших поэтов конца
XIX и начала ХХ века. Первое, что поражает – доля стихотворений, художественно
выразивших пафос грядущей революции. «Варшавянка», «Смело, товарищи, в ногу»,
«Мы кузнецы» – это малая часть лишь широко известных, привычных и ставших
песнями произведений. Но таких – множество, они пропитывают всю поэзию
серебряного века. Составители, отбиравшие, по их словам, стихи исключительно
исходя из их художественной ценности, включали революционную лирику со
скрежетом зубовным. На деле ее вес в тогдашней культуре был гораздо больше
того, что представлено в антологии. Подумайте, революционные песни становились
любимыми романсами. Не слышно шума городского … А что же дала революция
рыночников, всех этих «новых русских», березовских и новодворских?
