Очень скоро Анастасия с Ольгой убедились, что баня –это и в
самом деле вещь, которую после первого знакомства с ней забыть уже невозможно.
И описать трудно. Жаркий пар, ведро ледяной воды, коварно опрокинутое на голову
Аленой в самый неожиданный момент, испуганно-довольный визг, шипение кваса на
раскаленных камнях, ощущение до скрипа отмытой кожи, беспощадное избиение
веником, чудодейственным образом снимавшее усталость и дурное настроение. Одним
словом, когда Анастасия вывалилась в предбанник и попыталась отдышаться, она
ощущала себя новой, не прежней. Казалось, родилась заново. С этим не могли
сравниться ни ванны Империи, ни купанье. Она приняла из рук Алены кувшин
пахучего кваса и жадно пила, проливая на грудь. Передала кувшин Ольге и
отфыркнулась:
– Легенда!
– У вас, значит, бани нет? – покачала головой
Алена не без сочувствия. – Грустно... А не надеть ли вам, девушки, платья?
Я сразу подумала и принесла, – она кивнула на скамью с одеждой.
– Так это и есть платье?! Хру меня подери! –
вспомнила Анастасия от изумления старое богохульство.
И вспомнила картины прежней жизни, что показывал волшебник.
Волшебник был жалкий, но картины – настоящие. Это платья и есть, такие же, как
на Алене. Но как же, вот так взять и на люди в нем выйти?
– А обязательно? – спросила она едва ли не
жалобно.
– Ну отчего же. – Алена улыбалась. – Просто в
штанах у вас, девушки, вид немного странный. Оглядываться на улицах, может, и
не будут, зато про себя насмеются вдосталь. Неизвестно, как повела бы себя
Анастасия, оказавшись тут одна, без Ольги, но той предложение пришлось по
вкусу, даже глаза разгорелись, и она моментально сделала умоляющее лицо:
– Анастасия, любопытства ради?
Если совсем честно, это же самое любопытство искушало
Анастасию ничуть не слабее. Алена в платье выглядела... какое-то новое,
непонятное Анастасии чувство – здесь и от зависти, и от желания соперничать, и
от стремления покрасоваться, и... И понравиться кое-кому, решительно закончила
она про себя. А Ольга уже надевала через голову белое платье с вышивкой, Алена
помогала ей, стянула ворот шелковым крученым шнурком, завязала пояс, отступила
на шаг, оглядела:
– Ну вот. Просто прелесть.
– А зеркало? – нетерпеливо спросила Ольга.
– А зеркало – в доме. Пойдешь?
– Пойду.
Анастасия колебалась. И было отчего. С одной стороны, До
ужаса непривычно. С другой, до ужаса красиво, и все здесь так ходят. С одной
стороны, никогда прежде с рыцарем такого не случалось. С другой – нигде не
сказано и не записано, что ношение такой вот одежды противоречит рыцарскому
кодексу и воспрещается. Все законы и заповеди об этом молчат. Подходя с позиций
формального крючкотворца – нигде не записано черным по белому, что рыцарю прощается
появляться на людях без штанов. Никто не предусмотрел такого случая. Согласно
строгой логике отсюда вытекает: где нет запрета, нет и нарушения... Анастасия
азартно махнула рукой:
– Ну-ка!
И оказалась в платье. Одернула подол, поправила пояс и с
нарочитым безразличием поинтересовалась:
– Надеюсь, я посмешищем не выгляжу?
– Прекрасно ты выглядишь, – сказала Алена тоном
старшей и умудренной (хотя была не старше Анастасии). – Кля нусь апостолами,
лучшего и желать не стоит.
И все-таки пришлось собрать в кулак все самообладание и
смелость, чтобы выйти за порог бани, как ни в чем не бывало пройти по двору в
дом. Сначала Алена отвела их в комнату с большим зеркалом. Увидев себя во весь
рост, Анастасия не могла бы описать свои чувства, являвшие причудливую
мешанину, но утешилась все той же мыслью – где нет запрета... И все-таки –
красиво. Что до Ольги, ее, похоже, такие сложности не волновали.
Анастасия отрешилась от своих последних колебаний, когда едва
не покраснела под восхищенным взглядом Капитана, Он только и выдохнул:
– Настасья, нет слов...
Сам он вернулся из бани безмерно довольный, в белой вышитой
рубахе Бобреца, в его же синих штанах в узкую алую полоску, остроносых сапогах
младшего брата воеводы, Отросшая за время путешествия щетина помаленьку
превращалась в пушистую бородку, и Капитан не собирался ее сбривать. Он
крутился перед зеркалом даже дольше, чем Анастасия, а поймав ее смешливый
взгляд, без тени смущения объяснил:
– Всегда хотелось, знаешь ли, этак вот по городу
пройтись-пройтаться... Бобрец, у тебя мурмолки, случайно, не найдется? Чтобы с
золотыми кистями... Набекрень ее на буйную голову – и гоголем...
– Найдем, Иваныч. – Бобрец водрузил на стол
пузатый глиняный жбан, содержимое коего назвал медовухой. – А пока что –
как заведено после баньки, и не нами заведено...
Стол, признаться, был богаче тех, за которыми Анастасия
сиживала в Счастливой Империи. Медовуха сначала показалась ей некрепкой сладкой
водичкой, но вскоре в голове зашумело, и она оценила коварство напитка, Платье
ее уже ничуть не стесняло и не казалось неуместным. Она частенько ловила на
себе взгляды Капитана, вспомнила жесткие тюки в фургоне, треск пожарища, потом
ливень, все слова, что были тогда сказаны. Неожиданно для себя сказала Бобрецу:
– Хорошо живете, признаться. Бани, платья, стен вокруг
города и в помине нет...
Бобрец переглянулся с женой, они улыбнулись друг другу,
потом воевода сказал:
– Знаешь, Настасья, жизнь, вообще-то, не так чтобы уж
полностью безоблачная... Хорошо б, понятно, если бы землю населяли одни
праведники, но ведь нет этого пока. Бывает всякое, И люди бывают всякие. Однако
ж стараемся...
– Вы мне вот что объясните, – сказала чуточку
захмелевшая Анастасия громко и решительно. – Кто из нас, Империя или вы,
ближе к Древним, а значит, счастливее? Вот какой вопрос меня гнетет... Бобрец
развел руками:
– Тут уж я судить не могу. Древний рядом с тобой сидит.
Капитан молчал. Сосредоточенно думал. Лицо у него напряглось, потеряло всякую
беззаботность.
– Ох уж эта Таська, – сказал он наконец. –
Иногда бьет в самое яблочко... По-моему, Тасенька, вопрос нужно совсем
по-другому ставить. Как мне это ни больно говорить, но счастье, похоже, совсем
не в том, чтобы походить на Древних... на нас, то есть. Одним словом, жить мне
хотелось бы не в вашей Империи, а тут. А тебе?
– Там моя родина, – сказала Анастасия. –
Там...
– Гости мои дорогие! – сказал Бобрец. – Я,
признаться, К ученым разговорам не приучен. Простой порубежник, чего уж там. А
вот придет братишка – он у меня, ученым и звездочетом будучи, к умным мыслям
имеет прямое касательство. ним и стоит такой разговор заводить. А мы уж давайте
– как после честной баньки, идет? Он подпер широкой ладонью щеку и запел:
Не жалею, не зову, не плачу.
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданьем золота охваченный,
