В перестройку Миронова подсуетилась, приватизировала магазинчик. Наташа выучилась на финансиста, устроилась на работу в банк, вышла замуж за его владельца, родила девочку и очень счастливо жила в Москве. А Огурцово потихоньку умирало. В некогда шумной деревне сейчас осталось меньше десяти хозяев, в основном старухи, одна из них Олеся Николаевна. Наташа не бросала мать, и старшей Мироновой крупно повезло с зятем – Миша уважает тещу, построил ей симпатичный домик со всеми удобствами и дает денег. Лавка вблизи платформы Брендино перестала приносить доход. Люди из соседних деревенек и дачники предпочитают ездить в Ликино, в огромный торговый центр. Наташа и Миша многократно просили мать закрыть крохотный маркет и перебраться жить к ним, в столицу. Но Олеся Николаевна упиралась, хотела остаться в родном доме и считала свою торговую точку чем-то вроде собственного ребенка. Но если бы не обеспеченный зять, постоянно вливавший в лавку средства, «предприятие» давно бы, наверное, разорилось.
Пять месяцев назад Олеся Николаевна сломала ногу. Миша отвез тещу в Германию на операцию, а по возвращении в Россию поселил в своем доме. Но старшая Миронова стала плакать, и ее вернули в Огурцово. Одну Олесю нельзя оставлять, поэтому Наташа поехала в деревню вместе с ней. И встала за прилавок ее любимого «детища». Олеся Николаевна страшно переживала за судьбу магазина, наотрез отказывалась нанимать продавца со стороны. Похоже, у нее начались возрастные заскоки. Но Наташа обожала маму, вот и шла у той на поводу. Они с мужем решили, что пожилой женщине необходимо спокойно реабилитироваться, не стоит ее нервировать, пока нога плохо слушается, пусть конец весны и лето она поживет на природе. Осенью же Наталья и Михаил предполагали забрать Олесю Николаевну в Москву, якобы для медицинских процедур. Короче, зиму старшей Мироновой предстояло провести в столице. Как поступить следующей весной, учитывая преклонный возраст Олеси, ее родня пока не планировала. И, конечно, никто не мог предположить, что первой на тот свет уйдет Наташа.
Вчера в районе десяти вечера приехала внучка Олеси и увезла еле живую от горя бабушку в город…
– Одна из местных жительниц говорила, что Наталья очень жадная, заморила дочку голодом, не кормит ее, – вклинилась я в рассказ заведующей почтой.
– Небось с Иркой Васиной поболтали, – неодобрительно сказала Клавдия Гавриловна. – Не верьте ей, она брехунья, каких поискать. Сейчас расскажу, в чем дело.
Я навострила уши и узнала следующее…
Какое-то время назад моя собеседница столкнулась на улице с ними обеими, с Натальей и Анечкой, и испугалась. Идет женщина, на смерть похожая, – кожа серая, глаза провалились, под ними синяки, худющая, а живот, как у беременной, торчит. Рядом Аня, еще хуже Наташи выглядит, высохла, как кузнечик. Иванова не выдержала и брякнула:
– Матерь божья! Никак вы обе заболели!
Анечка с соседкой беседовать не стала, на бабушкин участок шмыгнула, а Наташа пояснила:
– У меня печень отказывала, врачи думали, умру скоро. Но Миша нашел хорошего доктора, японца, он лечит голоданием. Я сейчас его метод применяю и ожила. Дочку тоже очистить решила – говорят, к детям материнские болячки переходят.
Старушке так ее жалко стало!
А неделю назад Наташа подвезла Иванову. Ехала на машине, увидела соседку на обочине, притормозила и предложила:
– Садитесь, тетя Клава.
По дороге женщины беседовали о том о сем. Но Клавдия Гавриловна не удержалась и снова заговорила о том же.
– Хорошо себя, похоже, чувствуешь, девонька. Пополнела, посвежела. Помогла голодовка? Может, мне адресок своего доктора подскажешь, а то колени болят, сил нет терпеть.
А та в ответ:
– Тетя Клава, я чуть богу душу не отдала. Спасибо, Миша нормального специалиста нашел, тот меня на ноги поставил. Я-то, наивная, думала болезнь с помощью правильного питания и голодания победить, как нам с мужем диетолог-японец советовал. Кучу средств истратили на биологически чистую еду, без консервантов, до голодовки я дошла, Анечку по дурости измучила. Ну да теперь все позади. Не дам я вам телефон того врача, что голодом лечит. Он шарлатан, да еще мешок денег за пребывание в своей клинике берет.
Старушка замолчала. А потом всплеснула руками:
– Ой, да что мы все про Наташу? Вы ж приехали о Милене поговорить.
Глава 14
– Вы когда с дочерью в последний раз общались? – осторожно спросила я.
Клавдия Гавриловна призадумалась.
– Хм, точно и не вспомню. Впервые удрала она из деревни в шестнадцать. Поехала в Москву, в гости к приятельнице, и обратно не вернулась. Я в милицию кинулась. Но там заявление не приняли, велели подождать. И точно, Милена через сутки явилась. На мои вопросы промолчала. Ну и началось. Неделю дома балбесничает, две в столице пропадает. Одежда у нее появилась недешевая, сумки, обувь. Я, конечно же, стала допытываться, требовала рассказать, где вертихвостка деньги берет. Милена и сказала, что торгует в ларьке сменами, спит там же. Да только врала она! Я ей тогда поверила, а зря.
У Ивановой навернулись на глаза слезы. Она промокнула их уголком фартука и продолжила свой горестный рассказ:
– Через три-четыре месяца сюда приехала пара, муж с женой, респектабельные такие, и все раскрылось. Оказывается, Милена познакомилась с парнем из хорошей семьи, назвалась круглой сиротой. Юноша и давай ей помогать – покупал вещи, жениться решил, познакомил с родителями. А те почуяли неладное. Пока мать жениха с Миленой дома чай пила, отец сумочку невесты нашел, паспортные данные красавицы переписал. И вскоре выяснил, что приютом в ее судьбе и не пахло. Уж я от них наслушалась! Милена целое кино нафантазировала: отец ее бил, горькую пил, мать двенадцать детей родила, всех голодом морила, Миленке пришлось с десяти лет полы у чужих людей за копейки мыть… Противно повторять! После того дочка еще год здесь прожила. Затем потребовала продать избу. Мол, она нашла хорошее жилье в Москве – комнату в малонаселенной коммуналке. Пропишемся туда, говорит, нам потом отдельную квартиру дадут. Но я не согласилась, не хотела из своего дома в общежитие подаваться. И чем в столице заниматься? Здесь почта, подруги, огород. Отве-тила ей конкретно: «Я тебя не держу, хочешь, уезжай в город счастья искать, но я тут останусь». Так она просто озверела. Вот, смотрите…
Клавдия Гавриловна наклонила голову и развела в стороны седые пряди.
– Шрам видите? Схватила доченька чугунную сковородку, ударила меня по голове и заорала: «Убью и по наследству избу получу». Я кровью умылась, да к Олесе, к соседке, стрекача дала. Стыдно признаться было, что дочь на меня руку подняла, у Мироновой-то Наташа другая. Соврала я, что в сенях за половик зацепилась, упала и поранилась. Олеся другую соседку, Зину, кликнула, та медсестрой работала, она меня в нашу больничку на своей тарантайке отвезла. Спасибо ей за доброту и заботу. Неделю на койке меня бесплатно продержали, сотрясение мозга диагностировали. Потом швы с раны сняли и отпустили. Прихожу домой в страхе, гляжу – дверь не заперта, вещи раскиданы, коробка, где деньги лежали, пустая. Документы на дом Милена искала, но не обнаружила. Я их хорошо запрятала, вместе со своим паспортом. Все думала, надо девочке тайник показать, а то помру в одночасье, намучается она в поисках бумаг. Да не получалось нам побеседовать, отвел меня бог от откровенности.
