– Лично не общались, – простодушно призналась Олеся, – мы-то вас сто раз видели, а вы нас никогда. Паша, покажи!
Муж послушно раскрыл дешевую сумку и вытащил оттуда две мои сильно потрепанные книги в бумажных переплетах.
– Конечно, стыдно в этом признаваться, – мямлила Олеся, – но, знаете, я вас читаю. Не Пушкина с Лермонтовым на ночь, а Арину Виолову. Мне неловко об этом говорить, потому что это плохая литература. Но ведь интересно!
– Детективы не литература, – просипел ее супруг. – Я до последнего времени в школе работал завхозом. Там можно было и почитать, но приходилось ваши романы прятать. Что бы обо мне директор подумала, если бы с детективом в руках застала? Покрутила бы наша Анна Николаевна пальцем у виска: «С ума ты, Железнов, сошел». Но ведь правда интересно!
Я попыталась светски улыбнуться, но из глубины души выглянула крохотная Вилка Тараканова, норовившая без промедления стукнуть обидчика кулаком в нос.
– Хотите получить от меня индульгенцию на чтение криминальных романов? – поинтересовалась я. – Обратитесь к психологу. А еще лучше не прикасайтесь к моим помойным произведениям. Идите в книжный магазин, мир литературы велик, непременно отыщете автора, которого одобрит княгиня Марья Алексеевна
[6]
.
– У нас нет знакомых княгинь, – растерялся Паша.
Я отвернулась от парочки. Однако не прошло и десяти секунд, как ледяная лапа снова бухнулась на мое плечо.
– Мы не хотели вас оскорбить, – сказала Олеся.
– Обижаться можно лишь на близких людей, – процедила я. – Оставьте меня в покое.
– Поговорить нам с вами надо, – кашлянул Паша.
Я встала и пересела в третий, тоже совершенно пустой ряд.
Лекция доктора Накашимы длилась сорок пять минут, и ничего интересного или удивительного я не услышала, общие слова о необходимости отказаться от потребления животных жиров, заменить мясо рыбой и ходить в спортзал. Японец прекрасно говорил по-русски, ни одной лексической ошибки он не сделал, а акцента в его речи не было. На вопросы присутствующих врач отвечал подробно и терпеливо. Когда лектор ушел за кулисы, посетители, сидевшие слева, вскочили и устроили ему продолжительную овацию. Неофиты справа тоже отчаянно били в ладоши до тех пор, пока гуру не исчез за маленькой дверью.
– Внимание, господа! – заговорила Лаура, появляясь на сцене. – Кто желает записаться на прием к великому специалисту?
Люди бросились на зов.
– Спокойно, пожалуйста, спокойно! Не торопитесь! – вскрикнула Лаура. И позвала, выискивая кого-то взглядом: – Леня!
На сцену вскочил здоровенный охранник и громогласно заорал:
– Народ! Оставайтесь на местах! Лаура непременно подойдет к каждому.
– Запись на декабрь, – уточнила та.
Зрители зашумели. Послышались недовольные голоса:
– А пораньше нельзя?
– Лето на дворе…
– Господин Накашима не справляется с потоком больных, – застрекотала Лаура. – Не нервничайте, каждый может получить бесплатный совет. Приходите на собрание клуба «Здоровье», общайтесь с профессором и между собой.
Лаура подошла к пенсионерке, сидевшей в первом ряду, и начала задавать ей какие-то вопросы. Остальные расселись кто куда, пытаясь оказаться поближе к помощнице японца. Я же, наоборот, направилась к последним креслам. Пусть Лаура запишет жаждущих приема, мне главное – вызвать ее на откровенность. В первую очередь попробую узнать, не являлись ли все жертвы маньяка фанатами доктора Накашимы. Может, серийный убийца член клуба «Здоровье»?
– Вы должны нам помочь! – проник в мои уши противный голос.
Я резко повернулась, уже зная, кого увижу. И точно! Чета Железновых уселась в непосредственной близости от меня.
Глава 24
– Вы должны нам помочь, – повторила Олеся.
– Прямо обязана? – ухмыльнулась я. – В ультимативном порядке?
– Мы видели, как Лаура перед вами приседала, – прохрипел Паша, – а от нас она отворачивается, хорошо еще, что не гонит.
– Я не знакома с секретарем Накашимы, – нехотя ввязалась я в беседу, – встретилась с ней впервые.
– А-а-а… – протянул Паша.
– Лаура хитрее змеи, – зашептала Олеся, – она сразу знаменитость вычислила. Вот увидите, она предложит вам завтра к японцу на прием прийти. А простые люди ждать вынуждены.
– Я до декабря не доживу, – тоскливо произнес Павел, – если вы откажетесь помочь, умру.
Вздрогнув, я внимательно посмотрела на Павла. Тот выглядел плохо – землистая кожа, болезненная худоба, в то же время лицо одутловатое, под глазами набрякли большие мешки.
– Что с вами? – ощутив прилив жалости, спросила я.
– Почки у мужа не работают, – объяснила Олеся, – нужна трансплантация.
– Сейчас я на диализе, – пояснил супруг.
– Он уже давно на очистке, – завздыхала Олеся, – ждем донорскую почку. Родственников у Паши нет, никто органом поделиться не может. А донор никак не находится.
– Умру я, – тоскливо произнес Павел, – уже полтора года мучаюсь.
– Очень вам сочувствую. Но чем же я могу помочь? – не поняла я.
– Мы бедные, – сказала Олеся, – Паша сейчас первый в очереди на почку.
– Ага, – с сарказмом перебил ее муж, – я давно список возглавляю, а толку? Врачи берут других, из середины списка или с конца. Никому нищий не нужен.
– Извините, я ничего не понимаю в таком сложном деле, как трансплантация органов, – произнесла я, – но знаю, что подбор донора непрост, необходимо, чтобы совпало много показателей. Нельзя взять первую попавшуюся почку и пересадить ее любому.
– Слышали эти песни, – оборвала меня Олеся, – но на деле получается, что за деньги можно все. С нами вместе на диализ ходил Антон Яхонтов. Так вот, его мать продала дом, и сыну вшили новый орган. Нам на торги выставить нечего, ютимся в однушке, дачи не имеем, машины нет, зарплата – кошкины слезы. Я в Интернете объявление разместила, попросила денег у народа Христа ради, но ничего не получила.
– Люди в основном детям помогают, – грустно протянул Павел, – а взрослый мужик жалости не вызывает. А мне так худо! Не передать словами.
Я опустила взгляд. Сейчас Железновы попросят у меня денег, и я попаду в крайне неприятное положение. Гонорары у меня не так уж велики, и хотя мне хватает на достойную жизнь и мелкие радости, но оплатить операцию по пересадке почки я не смогу.
– Помогите! – всхлипнула Олеся. И сказала ожидаемое: – Если дадите нам денег, Паша на ноги встанет, как Яхонтов!
– Кто? – не поняла я.
Олеся пояснила с обидой:
