— Что значит… горевать? — ответила она вопросом на вопрос.
— Не знаю. Для меня это… Но я не знаю, что значит горевать для тебя.
— Я тоже, — еле слышно сказала она.
Его охватила смертельная усталость. И все-таки он выдержал. Он должен был заставить ее сказать все.
— Может, тебе все же следует разобраться в этом? Ты всю жизнь о ком-нибудь горевала. Сначала о матери, потом об Иакове. Теперь вот о Лео… Может, тебе следовало разобраться в этом до того, как ты попросила меня жениться на тебе?
Кто-то поднимался по лестнице на второй этаж. Дагни и ленсман, тихо разговаривая, осторожно закрыли за собой дверь залы. Когда все стихло, Дина несколько раз прерывисто вздохнула.
— Наш брак не имеет отношения к моему горю, — сказала она.
— Ты уверена? А ты вышла бы за меня замуж, если бы Лео по-прежнему приезжал в гости в Рейнснес?
— Опять начинаешь, Андерс?
— Нет!
Они лежали, прижавшись друг к другу, под большой периной. И не двигались. Прошло столько времени, что он невольно пошевелился.
— Поймать бы неводом все твои мысли! — сказал он и обнял ее.
Она промолчала и тоже обняла его. Это было уже немало.
— Дина! — Да?
— Ты не веришь… что и к нам когда-нибудь… придет любовь?.. Или если хочешь… — Он начал заикаться.
— Любовь… — проговорила она.
— За себя я могу поручиться.
— Почему?
— Я знаю, что это так.
Она провела рукой по его волосам, по затылку. От этого он почувствовал себя еще более несчастным.
— Ты не ошибаешься? — шепнул он в ее ладонь.
— Нет, Андерс, нет! Не ошибаюсь!
Он задал ей очень важный вопрос. Поняла ли она его?
— Может, тебе станет легче, если ты поговоришь о нем? О Лео? — Андерс вздохнул.
Дина не ответила. Но он понял, что она думает над его словами. Она задержала дыхание. Он повернул ее к себе, чтобы увидеть ее глаза. Однако было слишком темно. Он увидел лишь две далекие звезды. Потом и они исчезли.
— Нет. Давай спать, Андерс. День был тяжелый. — Дина попыталась закутаться в перину.
— Ты казнишь себя из-за того, что он застрелился? И за то, что Вениамин видел это?
— Давай спать, Андерс, — повторила она.
— Нет! Почему ты хочешь уехать? — Он опять повернул ее к себе.
Андерс рассердился. И сам слышал это. Рассердился, потому что ему стало страшно.
— А если бы я сказала тебе… что он не сам… Что бы ты тогда сделал, Андерс?
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что сказала.
— Это был несчастный случай?
— Нет.
Что-то подозрительное было в тенях у двери. Андерс не мог понять, откуда они появились.
— Дина!
— Что?
— Ты хочешь сказать?..
— Да! — Когда в комнате не осталось ничего, кроме их дыхания, она громко повторила:
— Да!
Было темно. Андерс снова стал маленьким мальчиком. Он сидел на коленях у матери. Но ведь его мать уже много лет как утонула! Никто ничего не знает о времени. Он нашел Динину руку. Разжал и переплел свои пальцы с ее.
— И Вениамин видел это? — услыхал он свой собственный голос, доносившийся откуда-то издалека.
— Не знаю, — ответила она так тихо, что он долго вслушивался в тишину, чтобы различить в ней ее слова.
Потом он переплел их пальцы и на другой руке. Так крепко, что у него заболели суставы. Но Дина, наверное, не чувствовала боли.
— Что ты теперь сделаешь? — спросила она.
Он прокашлялся. Потом сообразил, что им обоим холодно, и натянул на них перину.
— А черт его знает! — воскликнул он наконец и рывком привлек ее к себе, словно это было для него самое главное.
Время текло, точно песок, принесенный волной.
— Чем же он перед тобой провинился? — вдруг вырвалось у Андерса.
Она покачала головой. Это движение отдалось дрожью во всем ее теле. Ему показалось, что она плачет, но ее лицо, прижавшееся к его груди, было сухое.
— Дина?
— Я не могла позволить ему уехать. Меня ослепила страсть…
— И это говоришь ты? А сама грозишься уехать от меня! Может, и мне надо зарядить ружье?..
Ее глаза сверкнули в темноте.
— Да! — твердо сказала она. — Если у тебя хватит на это любви. Пожалуйста! Люди всегда поступают одинаково, пока кто-нибудь не осмелится нарушить привычный порядок. Всю жизнь. Но кто-то же должен осмелиться!
Он смотрел в темноту.
— Не может быть, чтобы ты говорила серьезно!
— Пожалуйста, Андерс! Освободи меня! И только таким образом! В Писании сказано, что любовь не бывает напрасной! Что она переживет все! У меня получилось иначе. Он больше не пришел…
Андерс чувствовал, как его сердце разрубает тело на части. Мощными ударами оно дробило кости и мышцы, наконец его голова отделилась от тела и покатилась на колени Дины.
— Боже милостивый, спаси нас обоих! — выдохнул он и обнял ее обессиленными руками.
Он водил суда в непогоду, когда волны на море были выше церкви. Он разнимал мужчин, бросавшихся друг на друга с ножами. В тяжелую минуту он призывал и Бога, и дьявола. Но он еще никогда не обнимал никого, кто бы…
Однако это была его жизнь, и он не мог от нее отказаться.
— Что ты теперь сделаешь? — ворвался в его мысли голос Дины. Чужой и жесткий.
Он набрал в легкие воздуха. Много-много.
— Я не выпущу тебя из объятий, пока ты не расскажешь все, что мне следует знать. И после этого тоже! Но только не бросай меня! Слышишь? Не уезжай от меня!
— И ты сможешь все вынести?
Он ответил не сразу, но, когда заговорил, голос его звучал твердо:
— Я вынесу все, что мы будем нести вместе! Все, что я буду знать!
— Теперь ты знаешь!
Дина издала хриплый короткий смешок и освободилась из его объятий. Потом, прежде чем он успел помешать ей, слезла с кровати. Ощупью, словно спросонья, вытащила из-под кровати ночной горшок и присела. Послышалось журчание. И вдруг этот звук смешался с рыданием.
Андерс сбросил перину и присел рядом с ней, вдыхая острый запах мочи и пота. Не зная, что делать, он пальцами расчесывал ее волосы. Потом помог ей лечь.
Дрожащими руками он зажег свечу. Поставил ее на стул возле двери, чтобы свет не раздражал Дину. Подошел к умывальнику. Намочил водой из кувшина полотенце и неловко выжал его.
