— Смотри, это должно остаться между нами!
— Само собой!
Аксель протянул мне свою ручищу.
Я чувствовал себя на гребне волны. Теперь у нас с Акселем была общая тайна. Может, это и называется великим словом «счастье»? Или это можно назвать как-то иначе?
Когда мы вышли на улицу, Аксель пошутил, что мы должны сейчас же отправиться в «переулки» к женщинам.
— Я знаю там одно надежное место, — сказал он.
Я вылупил на него глаза. Тогда он признался, что только слышал о нем. Но где это находится, он знает. Это место легко найти. Женщины там сидят в своих окнах, точно в витрине.
— Я их тоже видел! — храбро сказал я.
Двое в два раза храбрее одного. Мы пересчитали свои деньги и решили, что их должно хватить.
— Сколько это стоит? — спросил я.
— А черт его знает! Возьмем тех, что подешевле. Мы прямым ходом направились на Хольменсгаде.
Именно там мы оба видели женщин, сидевших в окнах. Но, по-видимому, все они сейчас были заняты, потому что нам никто не открыл. Мы постучали в двери, на которые указал Аксель.
— Чистоплюи перекрестили эту улицу, — усмехнулся Аксель.
— А как она называлась раньше?
— Улькегаде. Или улица Морских Волков. Ее знали все моряки мира. В конце концов люди, жившие в «приличном» конце улицы, не выдержали. Но перемена названия ничего не изменила.
Мы, смеясь, шагали по грязи.
— Ладно, как бы она ни называлась, мы не можем ходить тут всю ночь, — сказал я.
Аксель был немного смущен — ведь он утверждал, будто ему здесь все известно.
— А кто говорил, что у него богатый опыт? — поддел он меня.
— Ну, когда это было! — засмеялся я.
— Не скромничай!
— Магстреде! Вот куда мы пойдем! — воскликнул я и потянул его за рукав.
— Ты с ума сошел! Там в борделях гостиные обиты плюшем и строгие хозяйки в цилиндрах. Это нам не по карману! — возразил Аксель.
— Вот и верь после этого людям, которые хвалятся своим знанием мира! — пробормотал я.
В конце концов мы оказались в переулке Педера Мадсена — тесном проходе, который вел на Грённегаде.
Эта узкая грязная дыра одним своим видом предупреждала об опасности. Во всяком случае, женщин. По обе стороны мостовой со сточными канавами, наполненными отбросами и нечистотами, вплотную друг к другу жались трех — и четырехэтажные дома.
Я вдруг вспомнил, как один из профессоров говорил нам на лекции, что статистика за пять лет показала: из восьмидесяти детей, родившихся на этой улице, только девятнадцать доживают до пяти лет.
Я не стал напоминать об этом Акселю. К чему? Хорошая память на цифры всегда была моим несчастьем. Однако я вздрогнул, и он решил, что я уже пожалел о нашей затее.
— Хочешь бежать?
— И не думаю!
Две или три женщины сидели у открытых окон и уже заметили нас. Отступать было поздно. Я глянул на Акселя и спросил, не лучше ли нам разойтись поодиночке. Но он побоялся идти один. Зря я похвастался ему своим опытом! Я кашлянул и улыбнулся ближайшему видению в окне. Крупное, одутловатое лицо, волосы, искусно собранные в пучок на макушке. Широкое белое платье, украшенное кружевным воротничком и брошкой, — очевидно, женщина надевала его только для работы. Она была не толстая, но кости у нее не торчали. Мне она показалась достаточно привлекательной, чтобы заговорить с ней. Но лечь? Ни за что!
Аксель, по-видимому, был иного мнения. Или просто хотел покрасоваться. Он стряхнул с себя нерешительность, просунул голову к ней в окно и сказал:
— Неплохая погодка!
Она улыбнулась и встала. Женщина, сидевшая в окне на другой стороне улицы, махнула мне рукой. Она курила трубку и была не первой молодости. Впрочем, они обе были не первой молодости…
— Милости прошу в мою контору! — крикнула она через улицу.
Они начали из-за нас переругиваться. Это было их обычное занятие. Я попытался утащить Акселя оттуда. Но он словно прирос к месту, на лице у него играла глупая улыбка.
Дверь распахнулась, и на пороге показалась сама Мадам. На улице мгновенно воцарилась тишина.
— Заходите, пожалуйста, — пригласила она нас. — И не обращайте внимания на Йенни, это известная скандалистка. — Мадам кивнула в сторону Йенни, которая работала в другой «конторе».
Мы оказались в маленькой и очень темной прихожей. Но как бы то ни было, мы были вместе. Сердце громко стучало. Кадык душил меня, и я не знал, что сказать.
Мадам открыла дверь, и из небольшой гостиной, украшенной драпировками, бахромой и кистями, на нас упал зловещий желтый свет. Словно этого было мало, на нас, скаля зубы, начала прыгать крохотная уродливая собачонка. Пузатая и слюнявая.
— Он всегда радуется, когда к нам приходят гости, — объяснила Мадам.
Гостиная была забита мебелью. Комод с тремя вазами для цветов, подставка для трубок, неполная бутылка. Круглый стол, покрытый цветастой скатертью, четыре стакана. Позади стола стояла кушетка, на которой сидела полная женщина, державшая на коленях еще одну собачонку. У этой собачонки были явные признаки парши, но настроена она была миролюбиво. У стола сидели две сильно накрашенные женщины в широких светло-желтых платьях. Они кивали и приветливо улыбались, словно сидели в ложе Королевского театра.
От керосиновой лампы, висящей под потолком, исходил желтый свет. Эта лампа была единственной красивой вещью во всей гостиной и напоминала лампу в столовой Рейнснеса. Опоры, на которых держались резервуар для керосина и абажур, были сделаны в виде стеблей, абажур был желтый. На ручке висели три пыльных розовых шерстяных помпона. Коричневато-табачную стену украшал портрет короля. Окон я не заметил. Пахло розовой водой и потом с примесью сырого лука. Перед женщинами стояли кружки с пивом и блюдо с зеленоватым печеньем.
Мы смущенно позволили усадить нас на стульях. Женщины и собаки теснились на кушетке. Акселю было нелегко засунуть под стол свои длинные ноги. Он сидел на краешке стула, откинувшись назад, и осторожно двигал ногами под столом.
Кто знал, что тут окажется так много женщин! Я поглядел на Акселя — он был невозмутим.
— Это Тильда, это Ольга, это Бирте. Рекомендую! — Мадам широко повела рукой. На ней тоже было просторное платье, но коричневатое и как будто не предназначенное для определенной работы. По лифу спиралями была уложена желтая тесьма. Когда Мадам двигалась, спирали на груди дрожали. От них трудно было оторвать взгляд. Лицо у нее было строгое. Почти красивое. Возраст неопределенный. Она напоминала просмоленное пиратское судно, пустившееся в опасное плавание.
Самой молодой из женщин было лет двадцать пять, может быть, меньше. Вид у нее был заурядный. Аксель смотрел только на нее, хотя она была далеко не красива.
