Ее обогнала большая компания, занявшая весь тротуар, нам пришлось остановиться. Наши глаза встретились. Кто знает, что она подумала, но она не ответила на мое приветствие и прошла мимо.
— Кажется, это была Карна? — спросил Аксель.
— Да. — Все замолчали, и я нарушил молчание:
— Анна, а где живет Ибсен? Ты знаешь?
— Ты знаком с ней? — спросила Анна.
— С кем?
— С этой служанкой, которая только что прошла мимо нас с корзиной.
— Ах, с нею! Она работала в полевом лазарете в Дюббеле, — ответил я.
Анна промолчала. Аксель тоже. А мог бы сказать многое, если бы захотел.
Когда мы проводили дам домой, мне там вручили «Пера Гюнта».
* * *
Может быть, потому, что я читал поэму глазами Анны, я не оторвался от нее, пока не дочитал до конца. Я презирал этого Пера Гюнта и восхищался им. Льющийся ритм очаровал меня, но сама поэма вызвала раздражение. Меня раздражало все — самообман, трусость, ложь. Даже юмор. Все было мне одинаково неприятно.
Ночью мне приснилась Карна. Но почему-то я не мог узнать ее. Какая-то она была не такая. Я проснулся и долго лежал, стараясь понять, в чем дело. И наконец понял: во сне у Карны было лицо Сесиль. А может, Ханны?
Мне снилось, будто Карна висела у меня на шее на цепочке. Вроде серебряного креста, который матушка Карен подарила Юхану. Я стоял на набережной Нюхавн и вертел Карну в пальцах, как амулет. Нечаянно я сделал резкое движение. Цепочка, на которой висела Карна, порвалась. Карна упала в воду. Цепочка обожгла мне пальцы и тоже скользнула в воду.
Проснувшись, я вспомнил одно изречение, которое где-то слышал или вычитал. А может, оно родилось во мне после этого странного сна: человек многое должен простить себе, прежде чем научится прощать другим.
* * *
Я не знал, живет ли до сих пор Карна у своей бабушки на Стуре Страндстреде, но на другой вечер пошел туда.
— Она работает сиделкой в клинике Фредерика, — сказал ее брат, с любопытством разглядывая меня.
— Когда она вернется домой?
— Завтра утром.
Мы долго смотрели друг на друга.
— Давненько ты у нас не был, — сказал он наконец.
— Это верно. Передай ей привет.
— Спасибо, передам. Ты придешь еще?
— Может быть, — подумав, ответил я.
* * *
Назавтра после лекций я пошел бродить по улицам. Мне не хотелось встречаться с Акселем, и я ушел из университета, не поговорив с ним. Что, безусловно, должно было его удивить. Я избегал всех мест, где обычно встречались студенты. И старался, чтобы Круглая башня — главная примета студенческого района — не попадалась мне на глаза.
Потом я набрался храбрости и в трактире «Старый берег» сочинил Анне письмо. Но как ей его передать, не знал.
Сперва я прошелся по Королевскому парку, стараясь убедить себя, будто просто гуляю. Потом направился к дому Анны.
Мне открыла та же горничная, которая встретила нас, когда мы обедали у профессора. Она сделала реверанс, узнала меня и очень удивилась. На мне не было ни пальто, ни шляпы, и я выглядел как самый обыкновенный студент.
— Вы подождете? — спросила она.
Я кивнул. Она оставила наружную дверь открытой и ушла с моим письмом. Я сел на каменные ступени и настороженно прислушивался, чтобы быстро вскочить и встать по стойке «смирно», если кто-нибудь выйдет из квартиры. Кого именно я ждал, горничную или Анну, не знаю.
Когда в дверях появилась Анна, я понял, что не ожидал этого. Покраснев как рак, я встретил ее взгляд.
— Добрый день! — В ее голосе звучало удивление. Заикаясь, я начал излагать ей содержание своего письма.
— Я сейчас иду на урок музыки. Может, ты проводишь меня? Это недалеко. — Она тревожно оглянулась через плечо, словно опасалась, что кто-нибудь остановит ее. Потом прибавила:
— Иди вперед и жди меня в Королевском парке!
Она назвала место, где мы должны были встретиться, но я не расслышал, потому что сердце стучало у меня в ушах. Анна исчезла.
Пошатываясь, я спустился по ступеням и вышел на улицу. Теперь я знал, что запреты для меня не существуют. Она осмелилась встретиться со мной наедине, никому не сообщив об этом!
В парк я не пошел. Стоял у входа, чтобы не пропустить ее. Ждал, спрятавшись за деревьями. Дыхание и сердце не слушались меня. Я презирал себя за это, но ничего не мог с собой поделать.
Вскоре я увидел Анну. Черная фигура в развевающемся недлинном пальто. Юбки ее колыхались на плитах тротуара. Стук каблучков звучал как фанфары. «Идет Анна!» — возвещали они.
Вблизи свет совершенно преобразил ее. Она словно сбросила с себя темную шкуру и превратилась в видение, закутанное в легкую желтую ткань. Под кронами деревьев солнце творило чудеса.
Мне хотелось прижать ее к груди. Мои руки пытались освободиться от меня и слушаться только себя. Но я знал, что она не Карна. Не Сесиль. И не Ханна. Она — профессорская дочка, хоть и согласилась встретиться со мной наедине. Не знаю, помнил ли я о том, что она к тому же принадлежит Акселю.
Когда она вошла в тень, по ее лицу скользнула улыбка.
— У меня всего полчаса. Я ведь и в самом деле иду на урок музыки, — сказала она.
Как будто я сомневался в этом!
— Давай пойдем по этой тропинке. Там есть скамья, — предложила она.
Я до сих пор не произнес ни слова. Только кивнул и пошел следом за ней.
— Ну что, прочитал «Пера Гюнта»? Тебе, наверное, кажется, что это написано про тебя? — спросила она через плечо.
Я не сразу вспомнил, что именно об этом написал ей в своем письме. Шутит она? Или говорит серьезно?
— Наверное, это потому, что мы оба покинули родину, — проговорил я и остановился.
— Я так и знала! — воскликнула она. — Знала, что тебе понравится! Скольким людям Пер изменил! Сколько испытаний не выдержал!
И тем не менее она застала меня врасплох, когда спросила без обиняков:
— А ты изменял кому-нибудь?
— Как сказать… — Я попытался уклониться от ответа.
— Если не ошибаюсь, именно измена Пера Гюнта заставила тебя написать мне это письмо?
По ее голосу я ничего не мог понять. Нейтральный звук на лоне природы. Но в нем слышалось много вопросов.
— Да, — признался я.
— Да? Но говорить об этом не хочешь?
— Мне просто хотелось увидеть тебя, — к собственному удивлению, произнес я.
Мы подошли к скамейке. Я смахнул с нее пыль и сделал галантный жест, приглашая Анну сесть. Она молча села. Я примостился на самом краю.
