— Ты часто видишь меня… — начала она.
— Но не наедине!
Мы помолчали. Слова, которые мне хотелось сказать ей, куда-то исчезли. Она подняла на меня глаза:
— Ты прав. Не наедине.
Я всей кожей ощущал ее присутствие.
— А с Акселем ты встречаешься наедине? — вырвалось у меня.
Она искоса поглядела на меня и улыбнулась. Я не знал, как истолковать ее улыбку.
— Это совсем другое.
— Почему?
— Мы с Акселем давно знаем друг друга.
— Вот как? — Я мысленно увидел Акселя за спиной у Мадам в переулке Педера Мадсена.
— У тебя, кажется, не очень хорошая репутация? — спросила она. Словно поняла, о чем я вспомнил, и простила Акселя.
— Что ты имеешь в виду?
— Подруга Софии была на одной студенческой вечеринке в Регенсене, — сказала она, словно это все объясняло.
— Такие вечеринки бывают и в Валькендорфе, — заметил я, включив таким образом и Акселя в свою компанию.
— Я знаю.
— Так в чем же дело?
— Она там живет.
Мне нечего было возразить.
— А что сказала обо мне подруга Софии?
— Что у тебя много возлюбленных, — честно призналась Анна.
— А еще что?
— Что ты умный и хороший, но к избранной среде не относишься.
Я мог бы сказать, что мы с Акселем относимся к одной среде. Но удержался.
— А еще что? — опять спросил я.
— Что ты собираешься вернуться на родину, когда закончишь учение.
— Ты расспрашивала ее обо мне?
— Да.
— Почему?
— Мне было интересно.
— Почему? — шепотом повторил я, не смея поднять на нее глаза.
Я видел только ее руки. Сильные пальцы. Запястья, как у мальчишки. Выпуклые, коротко остриженные ногти. Если б я не знал ее, я подумал бы, что это руки женщины, которая занимается физическим трудом.
— Почему, Анна?
— Потому что ты не такой, как все. А может быть, потому, что ты тогда спросил меня об искусстве… Или…
Она замолчала и подкинула ногой камешек.
— Можно мне взять тебя за руку? Пожалуйста! Для меня это важно.
Она улыбнулась и спрятала от меня глаза.
— Если хочешь. Вот тебе одна рука. Другую я оставляю себе.
Одной я, конечно, удовлетвориться не мог. Схватил обе. Почти теряя сознание, но охваченный безграничной радостью. Я ощущал запах лесной почвы. Острый и свежий после дождя. Запах самой Анны. Лаванды?
Розовой воды? Кто знает? Ему не было имени. Может, так пахли ее волосы? Незнакомо и тревожно. Но я знал, что отныне каждую ночь буду ощущать этот запах.
— Ты такой необычный… — Анна говорила в пространство.
— В чем это выражается?
— Ты словно открываешь мне то, что скрыто во мне. Я был готов всю жизнь нести ее на руках.
— Понимаешь… мне было так важно… поговорить с тобой… — неуверенно начал я.
— О чем? О Пере Гюнте?
— Нет.
— О чем же?
— О сущности любви, например!
Она моргнула по очереди каждым глазом. Потом у нее на лице появилось выражение заговорщика. Она кивнула и слабо пошевелила пальцами, которые я держал.
— И что же ты думаешь о… о сущности любви? — серьезно спросила она.
— Я не считаю, что любовь имеет прямое отношение к физической близости.
— Правда? И что же такое, по-твоему, любовь?
— По-моему, это сила.
— Какая сила?
— Этого я еще не знаю. — Я придвинулся к ней ближе. Я был в плену. В заточении. Сидел рядом с ней и чувствовал на себе ее дыхание, но был в заточении. Пока ее пальцы не зашевелились в моих руках.
— Мне надо идти, — неуверенно сказала она.
— Нет, нет, посиди еще.
— Я думала, тебе хочется поговорить со мной об измене Пера Гюнта.
— Конечно! Я готов говорить с тобой о чем угодно!
— София слышала, будто у тебя связь с официанткой из трактира. И даже не с одной!
— Где она это слышала?
— Там, где она изучает Грундтвига.
— Вот оно что! — Во мне шевельнулась ненависть к Грундтвигу.
— Это правда?
— Тебе не нравятся официантки?
— Дело не в этом…
Неужели Анну это задело? Неужели это правда? О Господи, если б она хотя бы намекнула мне, что принимает это так близко к сердцу!
— Да! Некоторое время у меня была возлюбленная, которая работала в трактире.
— А где же она теперь?
— Ушла к другому. Наступило молчание.
— Почему она ушла к другому? — прошептала Анна.
— Потому что мы не любили друг друга.
— А что же вас тогда связывало?
Она осмелела. Держалась по-товарищески. Я чувствовал, что любопытство победило в ней скромность. И все-таки солгал, опасаясь, что она вскочит и убежит. Ведь Пер Гюнт и Великая Кривая были рядом — они прикинулись пальцами Анны.
— Мы иногда встречались. Она была такая забавная… И…
Я встретил ее взгляд. По ее лицу было видно, что она все понимает.
— Почему ты хотел увидеть меня? — шепотом спросила она.
— Мне казалось, ты относишься к тем людям, встречи с которыми я давно жду. Я должен был увидеть тебя. Наедине.
— Но почему?
Она все еще говорила шепотом.
Я попытался объяснить ей, но напрасно. Все, что я говорил, было невразумительно. Наконец я сдался и покачал головой. Если б я мог обнять ее! Не все же можно объяснить словами!
— Ты пришел, потому что прочитал «Пера Гюнта». Ты написал, что эта книга о тебе, — сказала она и вытащила мое письмо.
Больше она не держала меня за руку. Она меня бросила! Я вырвал у нее письмо, смял и затоптал ногой.
— Это уже некрасиво! У тебя нет никаких оснований сердиться. Ты сказал, что эта официантка ушла от тебя к другому, потому что вы не любили друг друга. Зачем тебе понадобилось говорить со мной об этом?
— Но я же объяснил тебе.
— Что объяснил?
— Мне нужно было увидеться с тобой наедине. Книгам нельзя полностью доверять… Я знаю, что вы с Акселем… Но я знаю, что я… я люблю тебя…
