Убедив меня, что ему ничего не стоит склонить мать на нашу сторону, он начал расспрашивать меня о Дине. — Я должен узнать ее при встрече, даже если тебя не будет рядом! — сказал он.
Я задумался. Мне нечего было поведать ему такого, что свидетельствовало бы об исключительной материнской любви, подобной той, что выпала на его долю. Поэтому я избрал другой путь. Мой рассказ захватил меня самого. Я с восторгом слушал собственные излияния. Я описывал не мать, а женщину. Дину, о которой мечтал столько лет. Которая заставляла людей меняться, стоило ей войти в комнату. Особенно мужчин.
Рассказал о пробсте, который почти всегда приезжал в Рейнснес без жены. О Нильсе, который повесился от несчастной любви. Об Андерсе, которого она бросила. О русском, который застрелился у нас на глазах, потому что она его отвергла.
Я понимал, что кое в чем преступаю границы дозволенного, но верил всему, что говорил. У Акселя загорелись глаза. За соседними столиками шелестели чужие голоса. Мне было жарко. Я был счастлив, что мы с Акселем снова друзья. Все это заставляло меня приправлять и приукрашивать свой рассказ.
Несколько раз я мысленно увидел Дину, идущую через двор, — замкнутое лицо, между бровями морщинка. Но я отмахнулся от этого воспоминания. Я посадил ее на Вороного, и она понеслась галопом. Я заставил ее играть Моцарта так, что даже паутина зазвенела у нас над головами. И Аксель вздыхал. Я заставил ее зажечь на Рождество свечи, нагнувшись над канделябром так низко, что у нее вспыхнули волосы. Или лететь на карбасе в открытом море, будто за ней гнался сам черт.
Меня не огорчало, что она оставалась равнодушной к чарам юного Вениамина. Зато я расписывал, как она ездила без седла, бросив на спину лошади только овчину. Как стояла на носу, когда мы спускали шхуну на воду. Или встречала вернувшихся с Лофотенов рыбаков. А также о том, как мы с ней шли на карбасе вдвоем в открытом море, когда ездили покупать новую лошадь.
Аксель не проронил ни одного ироничного замечания. Он заразился моим опьянением. По-моему, в тот вечер мы оба были влюблены, но не в Анну, а в Дину!
Один раз Аксель спросил:
— Ты говоришь о своей матери или о женщине, которую мечтаешь найти?
— Мы вместе найдем ее!
— Может, мне нужна именно такая женщина? — проговорил он.
Я осушил рюмку и надменно усмехнулся:
— Уж она точно не дала бы нам денег взаймы!
Он стукнул кулаком по столу. Мы громко чокнулись.
— Приезжай в Рейнснес, когда она вернется домой! — гостеприимно пригласил я.
— С Анной?
— С Анной! — Я не колебался ни секунды. Покачиваясь, мы вышли на улицу. Дождь перестал.
Но воздух был очень влажный. Мы блуждали в брюхе кита. Зловоние и аромат смешались друг с другом.
Газовые фонари нежно смотрели на нас. Улицы были почти пусты. В чреве кита раздавались таинственные звуки. Сиамские близнецы. Общие руки и ноги, ступавшие нетвердо и забрызганные грязью.
— Куда подевался этот чертов чистильщик? Мне надо почистить башмаки! — кричал Аксель отвесным стенам домов.
— Тише, а то кто-нибудь явится и заберет нас! — предупредил я его.
— Заберет? — прогнусавил Аксель, остановившись у сточной канавы. Блаженная улыбка расползлась по его лицу. Потом он прошептал так громко, что его было слышно даже на другой стороне улицы:
— Сейчас мы с тобой разобьем окно у Мадам в переулке Педера Мадсена!
Я мигом протрезвел. Вонь сточной канавы ударила меня по голове как дубинка. Час золотых историй кончился. Меня охватило отвращение. Я давился от тошноты и боролся с головокружением.
— Сейчас мне не до этого, — с трудом проговорил я. Мы с Акселем расстались, но до меня еще долго доносился его свист. Я шел, держась за стены домов, а в голове у меня пело: «Приеду в Рейнснес с Анной!.. С Анной!.. С Анной!..»
ГЛАВА 17
Через два дня, когда я вернулся домой из клиники, у меня на столе лежало письмо. Я решил, что это от Акселя. Но оно было от Анны. От «воздушного создания» из сочинений Кьеркегора. Она не может прийти ко мне в мою меблированную комнату, но хочет встретиться со мной сегодня в кафе «A Porta» возле Конгене-Нюторв в шесть часов пополудни. Если я решу, что мне эта встреча не нужна, я могу не приходить.
Нельзя сказать, чтобы место встречи привело меня в восторг. Это кафе облюбовали для себя снобы, туда ходили, чтобы покрасоваться и обратить на себя внимание. Но и это было уже кое-что. Анна не боялась, что ее увидят там вместе со мной. Она не только солгала Акселю о наших якобы интимных отношениях, но сделала это с каким-то явным умыслом.
Перечитывая письмо, я вдруг подумал, что не видел Анну уже целую вечность.
Было только четыре часа, а у меня от волнения уже вспотели руки. Нужно прилично одеться! Спасительная соломинка! Я расфрантился как петух. Начистил башмаки. К пяти я был совершенно готов.
Постучавшись к хозяйке, я предложил что-нибудь сделать для нее, за чем-нибудь сходить например. Или выполнить какое-нибудь другое поручение.
Она широко открыла от удивления глаза и улыбнулась мне почти дружелюбно:
— Вы неподходяще одеты для выполнения поручений. Желаю вам хорошо повеселиться!
У меня мелькнула мысль, что она прочитала письмо, прежде чем отдала мне. Оно не было запечатано. То ли из-за того, что она, возможно, сунула свой нос в мое письмо, то ли из-за ее высокомерного тона я разозлился.
— Ведро вымыто! — мрачно сообщил я ей.
— Господи, спаси и помилуй! — воскликнула она. — Женщина, которая принесла письмо, сказала, что она пришла от профессора… Простите, я забыла его фамилию…
Она улыбалась блаженной улыбкой, как будто у нас с ней была общая тайна.
— Это непоправимо! — как можно ироничнее сказал я.
— Не надо дерзить, господин кандидат. Все эти годы я, можно сказать, заменяла вам вашу матушку. И вообще вы скоро уедете и…
Воспользовавшись заминкой, я попрощался и ушел.
Я пришел первый и занял столик у окна, чтобы видеть, как Анна идет по улице. Она показалась мне чужой. Наверное, из-за лондонских туалетов. Лица ее я не разглядел. Окно было слишком пыльное.
Анна внимательно оглядела кафе. Я встал, чтобы привлечь ее внимание. Все плыло как в тумане. Я только угадывал светлые одежды, внутри которых скрывалась Анна. Они были изысканно красивы. Не перегружены кружевами, оборками и булавками, как того требовала мода. Может, поэтому Анна выглядела старше своих лет.
Она подошла ближе, и мне показалось, что она сейчас заплачет. Я перевел взгляд на ангелов на потолке у нее над головой. Но это не помогло. Пальмы в кадках, стулья и столики кружились у меня перед глазами. Я протянул к ней руку. Но рука Анны не могла служить мне опорой, я почти не ощущал ее. Это только усилило ее замешательство. Мне чудилось, будто я лежу в траве, закрыв глаза, и кто-то щекочет меня травинкой по шее.
