Горм дал ей денег на такси, и они встали в
очередь ждать машину. Он обнял ее. Она прижалась к нему и тоже обняла его.
— Напиши мне, если захочешь переехать на
Север. Ладно? — сказал он.
— Я подумаю об этом, — пообещала она.
Горм купил газету и сел в уличном кафе. В
разделе «Культура» он встретился глазами с Руфью. Она улыбалась, длинные волосы
были распущены. Через какое-то время он заставил себя прочитать то, что было
написано под заголовком: «Норвежская художница обратила на себя внимание в
Нью-Йорке и в Берлине».
Дрожащими руками он развернул газету и начал
читать: «Руфь Нессет мало известна среди норвежских ценителей искусства, но в
последнее время она добилась значительной известности в Германии и США. Она
жила и работала в Берлине, но посещала также Париж и Нью-Йорк. В последнюю
среду покупатель, пожелавший остаться неизвестным, заплатил 250 тысяч крон за
ее картину, выставленную в «Галерее АГ» в Нью-Йорке».
В газете была приведена фотография картины, на
которой перевернутая вниз головой фигура была за одну ногу подвешена на
флагштоке. Знамена или обрывки ткани тянулись из живота человека, образуя
крест.
Над газетой летали мотыльки. Серые крылышки
раскрывались и складывались в беззвучном, почти нереальном движении, потом
мотыльки уплывали влево и пропадали.
А он-то все время думал, что она живет с мужем
и ребенком в маленьком городишке на Севере, что она учительница и занимается
живописью в свободное время. Он таил надежду встретить се на улице в те разы,
когда она бывала в городе. И, если бы это случилось, он бы схватил ее за руки и
попросил поговорить с ним. Неважно, о чем.
А она, значит, вышла в большой мир! Радость
захлестнула в нем каждый нерв и заставила улыбнуться. Он подозвал официанта и
заказал пива. И тут же заметил, что ярко-желтое осеннее солнце окрасило деревья
Студентерлундена и уличные музыканты играют русскую народную мелодию.
Видя, что мотыльки не забыли о нем и постоянно
возвращаются, проявляя интерес к газете и стакану с пивом, он вынул блокнот.
Горм дал фрекен Сёрвик газетную статью о Руфи
и сообщил, что это та самая художница, которая написала висящую у него на стене
картину. Он хочет разыскать ее и просить оформить стеклянное фойе, выходящее на
набережную. Как один из возможных адресов он дал ее адрес в Северной Норвегии.
Но не исключено, что журналист, написавший эту статью, может что-то сообщить о
ней. А также и Норвежский союз художников. В статье сказано, что она училась в
Академии Художеств.
— Попробуем сначала обратиться в коммуну, где
она преподавала. Бюро регистрации населения знает, где и как разыскать
человека, — мягко, но со знанием дела сказала фрекен Сёрвик.
Перед Гормом висела картина. Эта стена была
словно выстроена для нее. Горм видел картину каждый день, когда поднимал глаза
от письменного стола. Сподвижник с зелеными глазами.
Он никогда не рассматривал ее как изображение
животного. Скорее, он видел в ней символ движения, бунта, борьбы. Тело,
противостоящее закону притяжения. Даже темные пятна, и те стремились к борьбе.
Иногда его взгляд обнаруживал пятно, которого он раньше не замечал. Как будто
ночью оно переместилось так, чтобы попасть в его поле зрения.
Это создание на стене показало Горму, что
когти бесполезны, если нет точки опоры. Его тело двигалось в стихии, независимо
ни от чего.
Горм прочитал, что далматинцы никогда не были
стадными животными и что их никогда не водят на поводке. Они бегут свободно,
прокладывая дорогу, чтобы за ними могла проехать карета. Некоторые, правда, все
же берут их на поводок.
Но Руфь заставила своего далматинца бежать,
или падать, через воду и воздух. Свободный, независимый союзник. Это был он
сам, и это были мазки ее кисти. На эту картину она потратила часы и часы своей
жизни.
ГЛАВА 24
Я должна показать ему, что не позволю помыкать
собой, думала она, глядя на мужчину с классическими чертами лица и красивыми
руками.
Руфь прожила в Берлине два года, прежде чем АГ
счел ее готовой для персональной выставки. Теперь она возмутилась, что он, не
посоветовавшись с ней, поставил на ее картины слишком высокие цены.
— Весьма сожалею, но эти вопросы я не обсуждаю
ни с кем, — подчеркнуто вежливо сказал он.
— Но это мои картины! И ты думаешь,
кому-нибудь придет в голову покупать такие дорогие картины неизвестного
художника? Ты просто спятил!
Его глаза потемнели. Он отложил каталог,
который держал в руках, и показал ей на дверь.
— Я был бы тебе благодарен, если бы ты сейчас
же покинула галерею и вернулась только завтра утром уже на открытие выставки.
Потом снял трубку, набрал номер и начал как ни
в чем не бывало разговаривать с кем-то по-французски. Выражение его лица
изменилось, как только он назвал свое имя. Он говорил дружески, даже не глядя
на Руфь.
Когда Руфь вышла на улицу, ее качало, словно
она шла по зыбкой почве. Весь день она следила, как развешивали картины, не
имея возможности рассмотреть их. Она чувствовала себя измученной и бессильной,
словно несколько месяцев ее трепала лихорадка.
Самым разумным было бы немедленно лечь спать.
Однако она пошла в кафе и заказала вина.
— За твое здоровье, Руфь, и спасибо за работу!
— громко сказала она самой себе и чокнулась с пепельницей.
После третьей рюмки картины по-прежнему то
возникали в ее мозгу, то исчезали. Она не понимала, что ей более ненавистно,
картины или АГ. Но не могла обойтись ни без него, ни без них.
Размышляя о том, что сама выбрала свой путь,
она услыхала голос Горма: «Я думаю, ты мой человек. Не потому, что я хочу
владеть тобой, но потому, что мысленно ты всегда со мной. Даже в горе».
Теперь она поняла смысл этих слов. И могла
сделать выбор. Но было уже поздно. Ей оставалось только выдержать.
На другой день она опоздала на собственный
вернисаж и была готова к ледяной встрече с АГ. Но он, увидев ее, с улыбкой
пошел ей навстречу и снял с нее пальто. Потом за руку подвел к полному мужчине,
который говорил с американским акцентом. Американец так горячо хвалил ее
картины, что она решила, что он льстит АГ для достижения какой-то своей цели.
Слушая его, Руфь блуждала взглядом по
картинам. На клоуне уже висела красная бирка! На всех картинах, которые она
видела, висели красные бирки. Они смотрели на нее со всех сторон.
Руфь обернулась к АГ, стараясь изо всех сил
повернуть слезы вспять. Чтобы омыть ими свой проскипидаренный мозг. Смягчить и
исцелить его, короче говоря, спасти.
Неужели все это правда? Неужели столько людей
хотят приобрести ее работы?
АГ провел ее мимо букетов цветов и представил
не устающей восхищаться толпе. Улыбаясь, он держал ее перед собой, бросая слова
налево и направо. Иногда он заглядывал ей в глаза. На мгновение. Но этого было
достаточно, чтобы она почувствовала свою значительность. А уголки его губ?
Разве не подлость с ее стороны считать их отвратительными?
