— Так ты читала о нем? Значит, его книга
все-таки не оставила тебя равнодушной? Неплохо. Ты быстро учишься. — Он
милостиво кивнул ей и соединил кончики пальцев. — Уайльд умер в Париже, если не
ошибаюсь?
— Да. В маленьком отеле на левом берегу Сены.
— Это напомнило мне об одной вещи. Мне бы
хотелось, чтобы ты съездила в Париж, за счет галереи. Сделай передышку,
понаслаждайся искусством. К сожалению, мне самому надо лететь в Нью-Йорк.
Можешь пожить там в отеле Оскара Уайльда.
Расстегнутые манжеты обнажали сильные
запястья.
* * *
После напряженной работы в Нью-Йорке у Руфи
завязались приятельские отношения с несколькими художниками, с которыми она там
познакомилась. У нее было еще много работы, но один веселый вечер и ужин с
вином заставил ее взглянуть на мир новыми глазами.
Она обещала себе, что после выставки поедет в
Осло. Может быть, туда приедет и Тур. Они не виделись уже несколько месяцев.
Утром на другой день АГ без предупреждения
пришел к ней в мастерскую. Она думала, что он занят устройством выставки
другого художника, и совсем забыла о нем. Он разразился упреками: почему вчера
вечером она не ответила на его телефонный звонок.
— Меня не было дома, — равнодушно ответила
она.
— Ты забыла, что готовишься к большой
выставке? У тебя нет времени шататься по городу и заниматься ерундой.
— Я достаточно взрослая, чтобы отвечать за
свои поступки, — сказала она.
Глаза у него потемнели.
Кажется, пришло время нам расстаться, подумала
Руфь. Но ей хотелось разойтись мирно. Кроме того, эта выставка... Она зависит
от него.
В следующие дни Руфь заметила, что у нее часто
меняется настроение. От робости до эйфории. Это напугало ее, и она с головой
ушла в работу. Писала, видя в живописи единственное спасение.
* * *
После возвращения в Берлин Руфь однажды целый
день просидела в галерее в ожидании, когда АГ освободится от разговоров по
телефону. Секретарша куда-то вышла, и она случайно увидела папку с собственными
договорами и контрактами. Она открыла папку и стала наугад листать документы.
Неожиданно она наткнулась на приглашение
выставиться в Осло в самой известной галерее. Письмо было написано три месяца
тому назад. Руфь охватило незнакомое чувство. Не бешенства, нет, скорее,
тревоги. Сильной тревоги. Когда АГ кончил говорить по телефону, она с бьющимся
сердцем показала ему это письмо.
— Почему ты ничего не сказал мне о приглашении
из Осло?
— Оно не представляет никакого интереса, —
небрежно ответил он, не глядя на нее.
— Для меня представляет, и очень большой, —
сердито сказала она.
— Сядь! — надменно приказал он.
— Ты должен был ответить, что я согласна!
— Тебе не справиться с двумя выставками в один
год, а выставка в Париже осенью восемьдесят четвертого более важна, чем
выставка в Осло.
— Как ты смел скрыть это от меня? Решить все
от моего имени? Ты знал, что я готова многим пожертвовать ради выставки в Осло,
— зло сказала Руфь, схватила трубку и набрала номер телефона, указанного в
письме.
Как ни странно, АГ не пытался остановить ее,
он отвернулся и достал что-то с полки у себя за спиной.
Она говорила недолго, но четко и ясно.
Поблагодарила за приглашение, согласилась принять его и извинилась, что так
долго не отвечала.
— Очень глупо, это означает, что ты будешь не
жить, а только работать, — спокойно сказал он.
Она не ответила, попрощалась и ушла.
Следующие две недели она его не видела. Потом
он позвонил ей и сказал, что ему удалось перенести выставку в Париже на февраль
следующего года.
Очевидно, он забыл, что они поссорились, и
постепенно все вошло в прежнюю колею.
* * *
Душным августовским вечером 1984 года Руфь
надела вечернее платье, чтобы идти с АГ в оперу — они хотели отпраздновать
десятилетие ее жизни в Берлине.
Зазвонил телефон.
Руфь не сразу узнала голос Мерете,
взволнованный и резкий. И не сразу поняла, о чем Мерете толкует ей.
— Тур на большой скорости врезался на моторке
в прибрежные камни. Уве повез его в больницу. Да, это очень серьезно. Его
выбросило из лодки.
Руфь позвонила АГ, но узнала, что он уже
выехал за ней. Дрожащей рукой она написала ему записку, которую прикрепила к
входной двери, потом выбежала на улицу и остановила такси. Лишь проходя
регистрацию в аэропорту, она сообразила, что у нее нет багажа. К счастью, после
возвращения из Парижа она еще не вынула из сумочки паспорт.
В самолете к ней вернулась способность думать.
Собственно, в эти дни Тур должен был приехать к ней в Берлин. Но из-за того,
что она кончала большую картину, она отложила его приезд на неделю.
Она попыталась представить себе моторку,
несущуюся по морю на большой скорости. И с еще большей скоростью врезавшуюся в
прибрежные камни. Попыталась представить Тура с разбитой головой. Но первая
школьная фотография Тура милосердно заслонила эту картину. У него не хватает
только передних зубов. Но теперь зубные врачи научились творить чудеса. Все не
так страшно. Совсем не страшно. Через минуту нахлынувшая тошнота заставила ее
выбежать в уборную.
Позвонил телефон, думала она, стараясь понять,
будет ли ее еще рвать. Телефон всегда звонит, когда я нахожусь не там, где
нужно. Если бы я была с ним, ничего бы этого не случилось. Опустившись снова в
свое кресло, она прижимала к себе журнал и молила Бога не наказывать Тура за
все то, что она натворила в жизни. Она не молилась уже очень давно.
Уве сидел в больнице у кровати Тура и встал,
когда увидел ее. Беспомощным движением он протянул ей руку, но рукопожатия так
и не получилось. Они постояли, прижавшись друг к другу, и он вышел, уступив ей
свой стул.
Врачи подготовили ее, прежде чем впустить к
Туру. Он все еще не пришел в сознание. Операция по удалению осколков разбитого
черепа прошла удачно. Теперь оставалось только ждать, когда он очнется.
Голова Тура не выглядела поврежденной. Но
врачи ничего не обещали. Левая рука и ноги были в гипсе. Покрытое ссадинами
лицо было синего цвета. Пришел врач и сообщил, что Тур получил сильный удар в
грудь, и у него сломано несколько ребер. К тому же у него могло быть пока еще
не обнаруженное внутреннее кровотечение.
Грудь Тура была туго перебинтована. Неровное,
прерывистое дыхание убедило Руфь, что внутри у него не все в порядке. Они
просто не хотят говорить нам, насколько все это серьезно, подумала она и обеими
руками ухватила врача за халат.
— Все будет в порядке, — сказал врач, стараясь
не встречаться с ней глазами.
