Раньше он думал, что его и сестер так наряжают
потому, что они идут в контору к отцу. Потом понял, что это делалось ради 17
мая. Но у него все равно навсегда осталось чувство, что они наряжались ради
посещения большого отцовского кабинета с полированной мебелью.
Полки в конторе были уставлены папками с
документами и письмами. Никаких салфеточек или горшков с цветами, только стопки
бумаги, лежавшие в строгом порядке и выглядевшие так, словно к ним никто
никогда не прикасался.
В самой дальней комнате, которая и была,
собственно, кабинетом, стояли кожаная софа, вольтеровское кресло и подставка
для трубок. И две тяжелые пепельницы с надписями «Салтен. Пароходное общество»
и «Пароходное общество Вестеролена». Из одного окна Горм видел гавань с судами.
Здесь отцом пахло больше, чем дома. Горм понимал, что по-настоящему отец живет
именно здесь.
На стенах в застекленных рамах висели
фотографии пароходов и парусных судов, дипломы и адреса. Над софой висела
большая черно-белая картина. На ней был изображен похожий на медведя человек в
лодке, которая, скорее, напоминала лохань. Картина была мрачная. Отец сказал,
что знал человека, написавшего эту картину. Это был настоящий художник.
Каждое 17 мая Горм радовался, что снова увидит
эту картину. Постепенно она перестала казаться ему мрачной. С каждым годом он
как будто все ближе знакомился с ней.
В застекленном шкафу выстроились кубки
всевозможной формы и величины, полученные отцом за стрельбу. Они всегда
сверкали. На верхней полке красовались вымпелы с гербами. Эти вымпелы не знали
ветра и потому никогда не шевелились. На некоторых были кисточки и шнурки для
подъема и спуска. Горму очень хотелось поиграть с ними. Например, спустить один
из вымпелов. Но он ни разу не осмелился попросить об этом.
Впрочем, на этот раз у него уже не было такого
желания.
Молодая дама внесла в кабинет кофе и
прохладительные напитки. Отец назвал ее фрекен Берг. Она была почти такая же
красивая, как мать. Может быть, даже красивее. Во всяком случае, кожа у нее была
более гладкая, а волосы густые и темные. Круглые глаза сияли. Из-за этого она
была похожа на Марианнину куклу с закрывающимися глазами. Ту, с которой не
разрешалось играть, потому что она была старинная и принадлежала семье матери,
жившей в Сёрланне. Наверное, именно поэтому мать не сводила глаз с фрекен Берг.
Открыв бутылки и разлив кофе, фрекен Берг
ушла.
— Она новенькая? — спросила мать.
— Это племянница Хенриксена. Она у нас
временно. Учится в гимназии и в свободные дни старается немного заработать.
— Что же она может у вас делать?
— Ею руководит фрекен Ингебриктсен.
— Молодая девушка, здесь, одна, по выходным
дням?
— Гудрун, здесь всегда полно людей.
Таким тоном отец говорил в тех случаях, когда
мать задавала глупые вопросы. Не сердито, но как-то отрывисто.
Горм подошел к окну. Внизу в шествии парами
шел его класс. Дети толкали друг друга, а некоторые даже выбегали из строя,
когда учительница отворачивалась.
Он бы охотно пошел вместе с ними, но мать не
разрешила.
— Здесь гораздо интересней, Горм. Отсюда все
так хорошо видно, ведь верно? — сказала она, словно читая его мысли.
Он мог только возразить ей, поэтому он
промолчал. Наверное, товарищи по классу удивляются, что он никогда не ходит с
ними. Но высказываться на эту тему они не решались. Старшие мальчики звали его
Принцем. Горм понимал, что они не прочь подразнить его, но никто ни разу не
толкнул его, не дернул за рукав, он был волен идти, куда хочет.
Когда шествие кончилось, а отец с матерью
допили кофе, они забрали из школы сестер и отправились домой есть
гоголь-моголь. К ним в гости пришли бабушка, дяди и тети со своими детьми.
Все дети были старше Горма, поэтому он с ними
не разговаривал. Бабушка сказала взрослым, что Горм сильно вырос. Потом она
дала ему крону, но смотрела при этом на отца.
— Большое спасибо, бабушка! — Горм поклонился,
как его учили.
Он был уверен, что бабушка даже не заметила
этого, она всегда разговаривала со взрослыми о Компании и о погоде. С матерью
она обычно беседовала о своей больной ноге.
— Черт бы побрал эту ногу! — сказала бабушка и
строго поглядела на мать.
Мать никогда не поминала черта. Она всегда
быстро бормотала молитвы, обращаясь к Богу или Иисусу Христу, — «Отче наш» и
другие. Горму казалось, что мысли ее в это время заняты другим и потому ей
хочется поскорее покончить с молитвами.
У бабушки был низкий, решительный голос. Когда
она произносила слово «черт», это не было богохульством, это было всерьез. Мать
обычно предпочитала держаться в другом конце комнаты, подальше от бабушки. В
конце концов Горм сел на пуфик и смотрел, как играют другие дети. Но мать
высмотрела его, подошла и страстно прижала к себе. Тетушки отвели глаза и
быстро заговорили о каких-то пустяках.
Наконец отец и дядья удалились в каминную,
чтобы покурить и выпить коньяку. Горм пошел за ними и тихонько сел у двери. Он
листал книгу, положенную отцом на стол. Она называлась «Норвежская живопись.
1900-1919». На обложке была изображена голая женщина в лесу. Вид у нее был
грустный. В книге было много текста и мало картинок. Да и те не цветные. Но
Горм разглядывал их и пытался представить себе, как они выглядят в
действительности.
Дядья и отец выпили за праздник и за короля. И
за мир. Дядья были бы не прочь выпить еще, но отец взглянул на | и |>1 и
сказал, что должен идти. Был праздник, и, тем не менее, он сказал, что ему пора
идти.
* * *
На девятый день рождения Горму подарили
велосипед. Синий подростковый велосипед с сумкой для разных принадлежностей,
настоящей масленкой и гаечным ключом. И насосом, который прикреплялся к раме.
Мать была против такого подарка. Поэтому отец, купив, спрятал велосипед в
подвале. Сестрам подарили велосипеды еще в прошлом году. «Но ведь они старше»,
— заметила мать.
Звонок заело. Горм не мог извлечь из него ни
звука. Он попытался отвинтить крышку, чтобы накапать внутрь масла, но у него
ничего не получилось. Звонок молчал.
Было воскресенье. Ему разрешили покататься по
дорожкам сада, только не по улице. Но ведь все люди ездят на велосипедах по
улице! Нет, мать даже слышать не хотела об этом. «На улице можно попасть под
машину», — сказала она.
В саду при повороте колеса скользили в песке.
Белый песок был очень красив, но нрав у него оказался коварный. Этот прибрежный
песок они привезли из Индрефьорда.
В конце концов Горму расхотелось кататься — ведь
звонок все равно не работал.
Он прислонил велосипед к стене и решил
попросить отца о помощи. «Что-то не в порядке со звонком», — собирался сказать
он. Ведь отец непременно спросит, что случилось. На это Горм мог ответить
только, что ему это неизвестно. Отец, конечно, не преминет спросить, осторожно
ли он обращался с велосипедом. Но на это он только кивнет головой.
