Потом, когда ее везли на велосипеде домой, она
поняла, до чего он был напуган. Она бы тоже испугалась, если бы Йоргену в голову
угодил камень, которым она попала в телеграфный столб.
Когда Йорген через голову натягивал анорак,
она мысленно видела того мальчика. Его глаза за стеклами очков. Они почти не
моргали. И этот дергающийся уголок рта. Как будто кто-то только что ударил его,
но заплакать он боится. Она не сомневалась, что он дал бы ей покататься на
своем велосипеде.
Анорак Йоргена был синий с большим карманом на
груди и резинкой на манжетах, чтобы снег не попадал в рукава. Ни у кого на всем
Острове не было такого красивого анорака.
Руфь сама распаковала его и показала Йоргену,
когда тот лежал в больнице. Йоргену захотелось сразу же примерить анорак. Но
это было невозможно, потому что Йорген лежал с трубкой взносу, которая была
прикреплена к штативу над кроватью. Йорген заплакал, но мать пригрозила ему.
— Если будешь плакать, у тебя пойдет кровь, —
сказала она.
Даже Йорген понимал, что кровь это — не шутки,
он лежал, нахмурившись, и обеими руками гладил свой анорак.
Через два дня трубку вынули, и он смог надеть
его. И наотрез отказался снимать. Матери и сестрам пришлось уступить. Он даже
ночью спал в анораке.
Руфь сразу поняла, что виновата она. Это она
придумала прыгать через колючую проволоку. Сперва все шло хорошо. Они с
Йоргеном прыгали по очереди, и у него получалось даже лучше, чем у нее.
Потом он повис на проволоке. Она услыхала
резкий звук рвущейся материи и сразу поняла, что случилось. Рукав нового
анорака был порван. И она тут же увидела перед собой глаза того городского
мальчика. Отчетливо, через очки, в ярком солнечном свете. Они медленно
закрылись. Как будто увидели то же самое.
Йорген был безутешен и боялся идти домой. Они
принесли торф и сложили его в ящик, стоявший в сенях. Потом пошли к бабушке,
чтобы спросить у нее совета, но бабушки не оказалось дома. Они поиграли в мяч и
долго сидели на сеновале, не зная, чем бы заняться.
Стало темнеть, и Руфи нужно было вернуться
домой, чтобы решить пять примеров по арифметике. Она пообещала Йоргену, что его
не станут бранить. Ведь это просто несчастный случай. И все-таки ей пришлось за
руку втащить его в сени.
Услыхав в доме громкий голос Эмиссара, Йорген
хотел убежать, но Руфь не пустила его.
— Идем же, разве ты не чувствуешь, что пахнет
лепешками? — сказала она.
Йорген снял анорак, скрутил его и взял под
мышку. Руфь пыталась заставить его повесить анорак на вешалку, но Йорген
заупрямился.
Они вошли, как раз когда Эмиссар призывал мать
и Эли бережно относиться к дарам Божьим. Не выпуская из рук своего свертка,
Морген шмыгнул к печке, к ящику с торфом.
Эмиссар стоял возле умывальника и, обращаясь к
зеркалу на стене, говорил таким голосом, каким обычно читал свои проповеди.
Мать принесла ему мисочку для бритья с горячей водой. Потом она налила воды в
оцинкованный таз и поднесла его к ящику с торфом.
— Мойте руки! — сказала она детям, не обращая
внимания на речи Эмиссара.
Руфь схватила мыло и начала тереть руки, но
Йоргену мешал его сверток.
Был четверг, и Эмиссар должен был вечером
читать проповедь в молельном доме. В этих случаях он непременно брился. Сперва
он взбил пену, потом выдвинул вперед подбородок и стал скрести его бритвой. При
этом он все время косил глазом на бритву.
Мать возилась у кухонного стола, она молчала.
Это побудило Эмиссара углубиться в вопрос о дарах Божиих. Когда у него на левой
щеке осталось всего два клочка пены, а мать так и не проронила ни слова, он
опустил бритву и грустно уставился в зеркальце для бритья. о
Руфь сидела тише воды, ниже травы. Йорген
сунул анорак за спину и пытался вымыть руки, не вставая с места.
— Не знаю, способны ли вы понять, что чувствует
человек, которому родные отказывают в уважении в собственном доме? Я пытался
серьезно поговорить с вами об этом мешке муки. Но ответил ли мне кто-нибудь из
вас? Никто! Хотя вам прекрасно известно, что я на тачке привез мешок из лавки и
отнес его в кладовку. На собственном, можно сказать, горбу. И что же? Как с ней
обошлись? Вы как дикари пустили ее по ветру!
Сначала глаза у него блестели и голос был
добрый, но постепенно в нем зазвучали железные нотки, знакомые им по собраниям
в молельном доме. Казалось, звучал голос наказания Господня. «Бог все видит, —
говорил он. — И гнев Его справедлив. Того, кто забудет о Боге, ждет погибель».
Мать ходила, занятая своим делом, но вид у нее
был такой, что ее терпение вот-вот лопнет. Она поставила перед Эмиссаром чашку
кофе и блюдо с лепешками. Пустить муку на ветер означало пустить ее на лепешки.
Тем не менее, Эмиссар с первой чашкой съел три штуки.
Эли тут же оказалась рядом с кофейником и
хотела налить ему еще кофе, но он остановил ее.
— На чашке грязь! Смотри, какой грязный край!
— указал он.
Эли наклонилась посмотреть. Эмиссар шлепнул ее
по руке, она выронила кофейник, и из него брызнула коричневая струя. Эмиссар
вскочил, коричневая лужа разлилась по клеенке и по полу.
— Какая ты неловкая!
— Ну, хватит! — Мать подбежала к ним. Эли
заплакала.
— У Эли месячные, оставь ее в покое! — бросила
мать, вытирая тряпкой пролитый кофе.
— Что за грязные разговоры перед блюдом с
лепешками! — возмутился Эмиссар.
Прежде чем они сообразили, что случилось, мать
плеснула кофейную гущу в свежевыбритое лицо Эмиссара. Лицо и рубашка покрылись
коричневыми пятнами.
Эмиссар вскочил, лицо у него побагровело.
Йорген хотел прошмыгнуть в дверь, но Эмиссар
опередил ни и с хватил за загривок, не спуская глаз с Руфи, которая тоже хотела
убежать.
— Я живу в доме, где свил себе гнездо сам
дьявол! Остановись, мальчик! Смотри на дело рук твоей матери!
Он тряхнул Йоргена с такой силой, что Йорген
выронил анорак порванным рукавом вверх. Брит вскрикнула, не успев подумать о
последствиях. Теперь и Эмиссар увидел порванный рукав. Все увидели. И Йоргену
не помогло даже то, что он спрятался за спину матери.
Руфь сковала усталость. Необоримая усталость.
Ее как будто одолевал сон. Как будто пол разверзся у нее под ногами, и ей
осталось только рухнуть в эту пропасть. Вместе с Моргеном. К сожалению, это
было невозможно.
Йорген начал заикаться еще до того, как
Эмиссар открыл рот. Руфь подумала: надо сказать, что это я виновата. Но
усталость сковала ее. Боже всемогущий, ведь можно хотя бы один раз быть слишком
усталой для того, чтобы взять вину на себя.
Эмиссар наклонился над Йоргеном, почти скрыв
его своей широкой спиной. Суд и расправа происходили в гостиной. Они слышали
стон Эмиссара и плач Йоргена. Руфь не знала, много ли прошло времени, но вот
мать ворвалась в гостиную и с силой захлопнула дверь.
