Через стену послышался сперва шепот Кари.
Потом Юна. Потом они зашептались, перебивая друг друга. Наконец все стихло. Ни
скрипа, ни вздоха.
Марианна схватила тумбочку и придвинула ее к
двери, но тумбочка была слишком мала, чтобы служить баррикадой. Марианна
оглядела комнату. Схватила стул и всунула между дверью и тумбочкой, хотя от
этого вряд ли был прок.
Горм подумал, что надо бы ей помочь, но
Марианна была слишком сердита. Она вздыхала, всхлипывала и вдруг оглянулась.
Только теперь она вспомнила, что Горм тоже тут в комнате. Глаза ее расширились,
потом она закрыла руками лицо и, всхлипывая, подошла к кровати. Через мгновение
она уже лежала под одеялом, крепко обнимая Горма.
Горм не шевелился. Она была одновременно
горячая и мягкая, ледяная и каменная. Холодные пальцы ее ног прижимались к его
лодыжке. Длинные волосы щекотали грудь и шею. Его жизнь словно висела на
волоске. Он не мог ни пошевелиться, ни лежать неподвижно. И так всю ночь? Ему
этого не выдержать!
Некоторое время он плыл, окруженный странным
запахом ее волос и тела. Потом мысленно представил себе, как бы он сделал это.
Наконец он сумел чуть-чуть отодвинуться от
нее. Постарался закутать ее в одеяло. Осторожно, чтобы не смутить. Она не
должна была даже заметить этого. Но Марианна всхлипнула и крепче прижалась к
нему. Они стали как будто одним телом, плывущим в мягкой, теплой воде.
Горм вспомнил, как они дрались понарошку и
боролись друг с другом. Но то было раньше. Он был маленький. Давным-давно. Он
никогда не видел своих сестер в нижнем белье. У них это не было принято. Все
выходили из своих комнат либо одетые, либо в халатах. За исключением матери.
А теперь он увидал Марианну даже голой. Темный
густой треугольник внизу живота. Как на картинах. Ведь Горм видел разные
картины. Нельзя сказать, чтобы он не знал, как выглядят женщины. Но увидеть
обнаженную женщину наяву — совсем другое дело.
Хокон тоже видел ее, прежде чем она накинула
на себя покрывало. Вспоминать об этом было неприятно. Горм никогда не думал о
Марианне в связи с этим. Или думал?
Иногда он заходил в комнату сестер.
Разглядывал их вещи. В комодах или в шкафу. Там всегда стоял этот запах. Запах
девушек. Даже выстиранное и сложенное в комоды или в шкаф белье пахло ими. Не
духами, как вещи матери. Оно пахло телом.
Лежа рядом с Марианной, Горм чувствовал также,
что от нее пахнет солью. И цветами. И гораздо сильнее, чем от ее одежды. Одежда
сестер всегда была разбросана по комнате. Он поднимал ее, разглядывал.
Случалось, прижимал к лицу. Словно ища утешения или еще чего-то...
Теперь он стыдился этого. Потому что вот она
лежит, крепко прижавшись к нему. Такого раньше не бывало. Ведь она его сестра!
Подумав о том, что Марианна его сестра, Горм мысленно увидел отвратительную рожу
Хокона. Его отвратительные руки. Глаза. Голос, произносящий: «Капрал — мудак».
Хокон лапал ее. Она прибежала сюда раздетая. Кто сорвал с нее одежду? Хокон?
Или она сама? Неужели они сделали это? Может, в этом и была причина ее бегства?
Нет, тогда бы она не убежала.
Решив, что Марианна ни в чем не виновата, Горм
почувствовал, что снова может дышать. Правая рука у него затекла. Он осторожно
высвободил ее и под одеялом положил на талию Марианны. Она сжалась и уткнулась
носом ему в ухо.
Некоторое время Горм делал вид, что спит.
Марианна спала. Или не спала? Его охватила трепетная дрожь тайного ожидания. Он
напрягал все силы, чтобы не двигаться, чтобы Марианна ничего не заметила.
Неожиданно он почувствовал на себе ее руку.
Она чуть-чуть повернулась к нему и выпрямилась, и хотя ее лицо и верхняя часть
туловища по-прежнему смотрели в другую сторону, она положила его руку себе
между ногами. Совершенно случайно. Ведь она спала. Ее ляжки сомкнулись вокруг
его ладони.
На Горма обрушилась снежная лавина. Он не смел
вздохнуть. Спит она или нет? Через несколько минут он осторожно пошевелил
пальцами. Не мог удержаться. И почувствовал запах соленых цветов.
Она опять притянула к себе его руку. Может,
она спала и в то же время не спала? Хотела, чтобы они спрятались? Друг в друге.
ГЛАВА 6
Тетя Ада единственная из всех Нессетов
решилась на столь неблагоразумный поступок, как пройти по воде.
Однажды в октябре Руфь сидела у бабушки и
рассматривала альбом со старыми фотографиями. Увидев фотографию тети Ады, она
осмелилась спросить:
— Тетя Ада прыгнула со скалы или с пристани?
— Этого никто не знает. — Бабушка вытерла
лицо. — Ее нашли в воде, на ней был только один башмак. Второй так и пропал.
Все это очень загадочно. Она просто ушла по воде.
На кухне воцарилась тишина. В окно Руфь
увидела дядю Арона. Нетвердой походкой он шел к лодочным сараям. Руфь
надеялась, что бабушка его не заметит.
— Ада была особенная, такая замкнутая, —
грустно сказала бабушка.
Руфь поняла, что быть замкнутой опасно. Но она
этого не « казала. Однажды она слышала, как тетя Рутта говорила, что Ада пошла
по воде, потому что не могла получить того, кого хотела. Он был женат и жил на
Материке. Беда Ады заключалась в том, что она носила ребенка от женатого
человека. Эти слова не предназначались для ушей Руфи.
Бабушка о таком не говорила. Но тетя Рутта
сказала, что бабушка вынула из стоявшей на буфете золоченой рамы картину, на
которой был изображен Иисус Христос, успокаивающий шторм, и вставила туда
портрет тети Ады. На этом портрете тетя Ада выглядела веселой и счастливой, и
трудно было себе представить, что вскоре после этого она пошла по воде. Она
была похожа и на Эмиссара, и на Йоргена. Темные курчавые волосы и большие
глаза.
Эмиссар рассердился, что бабушка вынула Иисуса
Христа ради Ады. Его-то душа в то время уже была спасена. Но бабушка сказала,
что кровь гуще воды. И перечислила всех знакомых, у которых висели изображения
Иисуса. Но была ли у кого-нибудь из них фотография Ады? Ни у кого! Поэтому она
вставила Аду в раму рядом с дедушкой. «И это навсегда», — сказала она.
— Ты сам оставил отца с матерью, — сказала
бабушка Эмиссару, — и, следуя желанию Господа, настоял на том, чтобы жить со
своей женой выше по склону. Вот там, если хочешь, можешь хоть все стены увесить
изображениями Христа. Ты счастливый человек, никто из твоих детей не утонул.
— Ада была такая же верующая, как Эмиссар? —
спросила Руфь.
— Не знаю. Чужая душа потемки, — мрачно
ответила бабушка.
— Бабушка, а твоя душа спасена или нет?
— Господь понимает меня, и мне этого
достаточно. Помнится, мне в детстве хотелось стать миссионером. Но это потому,
что мне ужасно хотелось путешествовать. А вот усердия, чтобы спасать других, у
меня не было. По правде сказать, я всегда думала только о себе и своих детях.
Наверно, я привыкла считать, что мой Бог всегда со мной. Так легче жить. А что
все грехи и позор, выпавшие на мою долю, я должна нести сама.
