— Забери свое барахло и убирайся! — закричала
Эдель.
— Ладно, девочки, успокойтесь, — сказала мать
и натянуто улыбнулась Турстейну.
Марианна перегнулась через перила.
— Бурная сцена, — сказала она,
пренебрежительно махнув в сторону Эдель. Но обращалась она к Горму и Турстейну.
Ее взгляд говорил: «Да-да, пусть делает что хочет. Мы не виноваты, что она
ведет себя как ребенок».
— Я не знала, что ты придешь с гостем, —
сказала мать.
— Это же Турстейн!
Мать встревоженно переводила взгляд с одного
на другого. Турстейн отступил к двери.
— Мы пойдем ко мне, — быстро сказал Горм и
потянул Турстейна за собой.
— Может, сегодня не совсем удобно... Марианна
переселяется в другую комнату, — сказала мать, беспомощно глядя на Эдель,
которая без стеснения вышвыривала из комнаты платья и другие вещи Марианны.
— Очень удобно, — сказал Горм и потащил
Турстейна по лестнице.
Марианна, вызывающе подбоченясь, наблюдала за
буйством Эдель. Турстейну в ногу угодила щетка для волос, он остановился. Потом
захохотал. На мгновение все стихло, Эдель высунула голову из комнаты. Увидев
Турстейна, она захлопнула дверь.
Горма бросило в жар. А Турстейн поднял щетку и
протянул ее Марианне.
— Спасибо, — сказала она и улыбнулась.
Горм поднял с пола две фотографии кинозвезд и
отнес их в комнату для гостей, которую теперь, по-видимому, займет Марианна.
Сестра стояла спиной к комоду. Волна волос отражалась в зеркале.
— Хочешь, я помогу тебе повесить картины? —
услыхал Горм голос Турстейна.
— Там видно будет, сперва здесь надо немного
прибрать, — ответила Марианна, все еще улыбаясь.
Почему она так смотрит? Ведь это всего лишь
Турстейн.
— Пошли! — быстро сказал Горм.
Не отрывая глаз от Марианны, Турстейн медленно
последовал за ним в его комнату.
— Счастливчик, у тебя такие сестры, —
усмехнулся он, когда Горм закрыл дверь.
— А ты? У тебя тоже есть сестры!
— Они еще маленькие, — смущенно сказал
Турстейн. Горм понял Турстейна, но не подал виду.
Когда они делали уроки по математике, явилась
Марианна и спросила, не отправит ли Турстейн по дороге домой ее письмо. Турстейн
просиял, словно получил подарок. Ужасно глупо. Марианна все еще держала в руке
щетку для волос и стояла, явно желая покрасоваться.
— Если хочешь, могу и волосы тебе расчесать, —
предложил Турстейн.
— Неужели правда? — проворковала Марианна.
— Оставьте свои глупости, нам надо заниматься
математикой, — напомнил Горм.
— Да-да, ведь вы так заняты, — вздохнула
Марианна и с загадочной улыбкой пошла к двери.
Перед уходом Турстейн спросил, нельзя ли ему
прийти к Горму завтра.
— Завтра нет. Я буду занят.
— А когда можно?
— Я подумаю, — сказал Горм и захлопнул учебник
по математике.
Он слышал, как Турстейн внизу разговаривал с
Марианной, но слов разобрать не мог. Они смеялись. Сперва Турстейн что-то
сказал, и Марианна засмеялась. Потом они засмеялись оба.
Весь вечер Горм думал, не рассердилась ли на
него Марианна. И даже порывался пойти к ней и предложить свою помощь. Он
представлял себе, что она, закрыв глаза, сидит на пуфике перед комодом. Он не
остановится у дверей, а пройдет прямо в комнату. И она его не выгонит.
— Хочешь, я повешу портреты кинозвезд? —
предложит он.
— Я отдала их Эдель. Это игрушки для детей, —
ответит она равнодушно.
Он кивнет ей в знак согласия.
— У меня есть книга, которая тебе наверняка
понравится, — скажет он.
— Правда? А может, ты расчешешь мне волосы?
Она сидит на пуфике с распущенными волосами. И
он щеткой осторожно проводит по волосам Марианны.
— Сильнее!
Он нажимает сильнее и перед каждым взмахом
слегка приподнимает волосы вверх. Марианна вздыхает и не двигается. Долго.
Странный, еле слышный звук скользящей по волосам щетки кружит ему голову. Ему
хочется, чтобы это длилось вечно.
— Спасибо, что ты тогда не проболтался. О Юне
и Хоконе, — говорит она, и ее дыхание становится прерывистым.
— Что за глупости, — твердо отвечает он.
Ее мягкие волосы ласкают его ладонь. Он
глотает воздух.
— Все равно спасибо, — говорит она и
прижимается к его руке.
Однажды, когда у них обедала бабушка, мать
заговорила о том, как ей не хватает духовного единства. Внутренней силы. Силы,
которую нельзя получить от людей. При этом она широко открытыми глазами
смотрела на отца. Горм сомневался, что отец это заметил и вообще слышал ее
слова.
На тарелках лежало фрикасе из цыпленка. Горму
вдруг расхотелось есть.
Эдель грустно смотрела на мать. Марианна ела,
не поднимая глаз от тарелки. Отец тоже.
Ну вот, сейчас мать снова скажет, что должна
уехать. В последние годы она уезжала регулярно. На юг, к подруге, которую Горм
никогда не видел. В санаторий. На похороны или на дни рождения дальних
родственников, о которых он тоже никогда не слышал. Чаще всего она ездила в
санаторий.
Бабушка дожевала цыпленка и прямо спросила,
что мать имеет в виду под «духовным единством».
Мать отложила нож с вилкой и закрыла глаза.
— Духовное единство, дорогая моя свекровь,
есть там, где не все измеряется и взвешивается только временем и деньгами. Где
жажда одиночества и жажда жизни могут, не стыдясь, сменять друг друга.
Признание присутствия Бога во Вселенной является там единственным настоящим
богатством.
— Интересно. — Бабушка поднесла салфетку к
губам.
— Людям нельзя доверять, они ненадежны и
заняты своими делами. Я пришла к заключению, что доверять можно только Богу, —
сказала мать, пристально глядя на отца.
— Поступай как знаешь, дорогая, — проговорил
он спокойно.
— Нужно ли понимать это так, что ты снова
впала в религиозность? — спросила бабушка у матери голосом, который Горм не раз
слышал и раньше.
Он разглядывал фрикасе. Вид у него был
неаппетитный. Отец молчал.
— Последний раз это было несколько лет назад,
— с улыбкой продолжала бабушка.
Все молчали, никто не подал голос в защиту
матери. Да и непонятно было, от чего ее следует защищать, ведь бабушка не
сказала ничего обидного. И все-таки это было неправильно. Бабушка не принимает
мать всерьез. Она смотрит на нее свысока. Почему?
Взглянув на Марианну, Горм понял, что она
чего-то ждет от него. Он отчетливо это чувствовал. Не успев подумать, он сказал
то, что вертелось у него в голове. Непоправимое.
