Когда тошнота, достигнув высшей точки, немного
улеглась, Горм взглянул на часы. Десять минут четвертого. Часы стояли на
тумбочке и громко тикали ему в ухо. Он хотел их отодвинуть, но это оказалось
невозможно, поэтому он закрыл глаза в надежде, что, когда он снова попытается
взглянуть на них, ему будет уже немного лучше. А на следующей неделе он
оправится настолько, что даже встанет с постели.
Вечером, не постучавшись, к нему вошла
Марианна. Он сделал вид, что спит. Почувствовав, как матрац прогнулся под ее
тяжестью, он понял, что она села к нему на кровать, и открыл глаза.
— Как ты себя чувствуешь? — Голос у нее был
тихий и даже участливый.
— Хорошо.
— Поесть хочешь? Может быть, колы?
— Нет. Только воды.
Она встала и пошла к умывальнику, чтобы
набрать в стакан воды, потом снова села на кровать и потрогала рукой его лоб.
Рука была прохладная и немного влажная после того, как она набирала воду в
стакан.
— Кто был на празднике?
— Весь класс.
— И больше никого?
Он не ответил. Наверняка это мать прислала ее,
чтобы что-нибудь выведать.
— Турстейн был?
— А как же!
— Девочка?
— Перестань!
Больше она не задавала вопросов, но потянулась
к его куртке, висевшей на стуле. Вытащила оттуда непочатую пачку презервативов.
— Они тебе не понадобились? — удивленно
спросила она. Горм был не в силах даже рассердиться, он закрыл глаза и молчал.
— Ты поэтому так напился?
— Прекрати, — пробормотал он.
— Конечно, поэтому. На тебя не похоже, чтобы
ты напивался.
— А на тебя похоже шарить по моим карманам? —
Он открыл глаза и встретился с ней взглядом.
— Я случайно, просто так получилось.
— Случайно? Шарить по чужим карманам? Что ты
там искала? Использованный презерватив?
— Они выпали, когда я помогала тебе лечь в
постель. К тому же ты мой брат.
— Вот именно,
— Что, вот именно?
— Именно то, что тебе нечего делать в моих
карманах. Мы с тобой не жених и невеста.
Марианна медленно встала, от лица у нее
отхлынула кровь.
— У меня есть жених. И вечером мы идем с ним в
кино.
Горм уже знал об этом Яне. В последнее
воскресенье Ян у них обедал. Он понравился матери, и даже отец немного
поговорил с ним. Об изучении юриспруденции. Марианна, конечно, выйдет за него
замуж, но сначала она должна окончить курсы медицинских сестер.
Горм закрыл глаза и слушал, как она идет к
двери. Наконец он остался в гудящей пустоте. Казалось, невидимые струны стен
вибрировали на такой частоте, которая была недоступна его ушам.
Что она сказала? «Ты поэтому так напился?»
Горм протянул руку за стаканом, но выронил его. Подушка мгновенно промок-
Он со стоном приподнялся, смахнул подушку на
пол и лег Что с подушкой, что без нее — одинаково тошно.
Он помнил все, что случилось 17 мая в начале
ночи. Потом Турстейн исчез вместе с Гюнн, и дальше события разворачивались с
поразительной быстротой. Он помнил поездку в такси и отвратительное помещение,
украшенное гирляндами из креповой бумаги, красной, белой и синей. Свет,
падавший в высокие окна, был острый, как сосульки. Лучше всего он напомнил этот
свет. И ощущение пустоты. Как будто все потеряло смысл. И затянулось туманом.
Дальше он помнил уже только, как отец открыл ему дверь.
На что он надеялся, взяв эти презервативы? На
Гюнн? Потому что ее хотели заполучить все? Нет, черт подери! Как бы он себя
сейчас чувствовал, если бы она предпочла его? Лучше или хуже? Наверняка хуже.
Он бы наделал глупостей, потому что напился еще до того, как она появилась на
празднике. Он даже не помнил, говорил ли он с ней. К тому же она предпочла
Турстейна.
* * *
19 мая Горм встал в обычное время и перед
уходом в школу постучал в дверь к матери. Тихое «войдите». Оставалось только
покончить с этим. Хуже быть уже не могло.
— Прости, что я вернулся пьяный, — сказал он
без всякого вступления.
Мать не заплакала. Напротив, она сидела перед
туалетным столиком и строго смотрела на него. Он испытал такое облегчение, что
ему захотелось покаяться.
— Это была глупость с моей стороны. Прости меня!
— У меня случился нервный срыв. Такое не
должно повториться. Никогда!
— Да, мама.
Этот эпизод был заперт в помещение, где
хранились недостойные поступки, о которых они не говорили. «Мы с тобой не жених
и невеста» тоже находилось там.
Горм поджидал момента, чтобы извиниться и
перед отцом, но за все лето они ни разу не оставались наедине.
* * *
В тот день, когда Горм уезжал на военную
службу и отец подвез его к автобусу, у Горма наконец появилась возможность
поговорить с ним. Как обычно, отец не разговаривал, когда вел машину. Дорога
была скользкая, в лобовое стекло летел снег с дождем.
— Прости, что я тогда вернулся домой пьяный и
всех разбудил, — произнес Горм в пространство. Сказав эти слова, он понял, что
основательно подготовился к разговору.
Отец внимательно следил за перекрестком и
молчал. Прошло много времени, и Горм решил, что отец либо не слышал его, либо
эта тема все еще под запретом.
— Мать приняла это слишком близко к сердцу, —
сказал наконец отец.
— Я знаю.
— Тебе следует подождать с этим, пока ты не
уедешь в Берген в Высшее торговое училище. В армии за такое сажают на
гауптвахту.
— Ноя...
— Не будем больше об этом.
Тон отца не допускал возражений. Отец не
раздавал прощения направо и налево. Горм сам не знал, на что он надеялся.
Может, таблетки от головной боли и стакан с водой заставили его поверить, что
отец пойдет ему навстречу. Или хотя бы взглянет на него. Но отец вел машину.
* * *
В армии Горм научился по-новому смотреть на
мир. Мало того, он сам стал другим. Больше не было того Горма Гранде, который
никогда никому не перечил. Ему уже не казалось, что все знают, кто он такой,
когда он называл свое имя. Солдатская форма сделала его одним из многих. Он
научился хитрить. Приспособился не только к скучной рутине и глупым приказам,
но и к своеобразному безответственному братству.
Он оказался неподготовлен к тому, что
воспримет отсутствие матери как незаконное, но спокойное, ликующее чувство
Свободы.
Тяжело было круглые сутки находиться на людях,
но он понял, что это тяжело не только ему. Парни в казарме мешали ему не
больше, чем он им. Голая комната на шесть человек с тремя двухъярусными
кроватями, три двойных металлических шкафа, стол у окна с шестью стульями, все
на виду. Если не считать правила соблюдать порядок и тишину после одиннадцати,
от него не требовалось ничего особенного.
