И верно, книга услужливо открылась на странице
34. Сперва Горм отнес книгу к себе в комнату, но потом передумал. Он уже
достаточно взрослый, чтобы читать те книги, какие ему хочется, поэтому он
расположился с книгой в гостиной. Услыхав в передней шаги отца, он заставил
себя невозмутимо продолжать чтение, хотя сосредоточиться на прочитанном ему
было трудно.
Отец с отсутствующим видом кивнул Горму.
Потом, к его удивлению, прошел к бару и налил себе виски. Отец, по его словам,
никогда не пил на пустой желудок.
— Какие-то неприятности? — спросил Горм.
Отец стоял к нему спиной и казался непривычно
сутулым, точно пиджак был ему велик. Неужели он так давно не видел отца? Где
тот высокий, стройный мужчина с сильными плечами и руками? Неожиданно Горм
увидел, что отец сильно похудел. Стал каким-то нервным. И дело было вовсе не в
том, что он душой всегда стремился из дома куда-то в другое место, а в том, что
он не находил покоя нигде, где бы ни был. Словно прочитав мысли Горма, отец
приосанился и одним глотком осушил рюмку.
— Неприятности? Нет, конечно. Что такого могло
бы случиться?
Он подошел к своему креслу в углу, расстегнул
верхнюю пуговку рубашки и снял галстук. Потом взял лежавшую на столе газету и
удобно устроился в кресле. Горм сидел в кресле матери, стоявшем рядом. Он
видел, как на шее отца пульсирует жилка.
Неожиданно отец отложил газету и поднял на
Горма глаза.
— Что ты читаешь?
Горм почувствовал, что краснеет. И разозлился.
— Агнара Мюкле, — пробормотал он.
— Агнара Мюкле? Помню такого. Мы с ним вместе
учились в Высшем торговом училище. Он — курсом младше.
— Ты был с ним знаком?
— Я бы так не сказал. Мы вращались в разных
кругах. Его интересовали занятия лектора Булля. К тому же он был моложе меня.
Эдакий денди-радикал, оказавшийся не на своем месте. Он был очень обходителен и
производил неотразимое впечатление на дам. Тут ничего не скажешь.
Отец засмеялся хитрым, незнакомым Горму
смехом.
— Ведь мы тогда не подозревали, что он таил в
себе. Мне для этого пришлось прочитать его книгу. Но это было уже позже.
— Эту? — Горм поднял книгу.
— «Песнь о красном рубине»? Да, но это было
уже давно. — Отец улыбнулся. — А сколько она наделала шуму! Откуда она у тебя?
— Нашел на полке.
— Ясно. И решил перечитать?
— Тогда я читал невнимательно.
— Берген кое-чему учит. — Отец глядел куда-то
вдаль.
— Тебе понравилось?
— Что?
— Книга.
— Как сказать. Я уже не помню. Скорее, это
просто была сенсация.
— Тебе не кажется, что он хорошо изобразил то
время? Что он как будто написал о твоей жизни?
— Ни в коей мере! — Отец решительным движением
снова взял газету.
ГЛАВА 14
Руфь проснулась, оттого что ее звал Йорген.
Хриплым, сдавленным голосом, словно из него
выпустили весь воздух. Он стоял на вершине башни, или чего-то похожего на
башню, и кричал в отверстие, через которое пытался выбраться наружу. Его крик
отскакивал от старой черепичной крыши и отзывался эхом, словно ударялся о
металл. «Ру-уфь!» Внизу ее имя превращалось в ржавое железо.
Он подлетел к ней, раскинув руки и ноги.
Черная тень на голубом небе. Услыхав глухой звук удара, она почувствовала, как
ее тело раздавили катком. Стерли с лица земли.
В то же время это было не ее тело, а Йоргена.
Раздавленное огромной железной плитой. Невыносимая боль и мертвая тишина.
Пропустив один удар, сердце снова забилось, и Руфь, вся сжавшись, пыталась
дышать.
Сделав над собой усилие, она, вся в испарине,
села в постели и долго не могла понять, где находится. Наконец она сообразила,
что это ее тринадцатое утро в Лондоне.
Майкл спал с открытым ртом, положив руку на
голую грудь. Темные курчавые волосы доходили почти до ямочки на шее. Бороду он
сбрил перед приездом Руфи.
Два года, что Руфь училась в педагогическом
училище, они переписывались. Когда ему удалось продать большую картину, он
прислал ей билет на самолет. Они собирались все лето писать картины, ходить в
музеи, галереи и парки.
Перед ней открылся новый мир. Свобода. Теперь
Руфь знала, что это такое. Предполагалось, что они поедут на побережье и будут
жить там в домике, который Майкл снял у своих друзей.
Над большим закопченным окном в потолке
проплывали облака. Это было похоже на танец. Еще не совсем рассвело. Странно,
что летом здесь бывает так темно.
Через два часа они позавтракают в пабе в
подвальчике. Крепкий чай с молоком. Свежий хлеб, масло. Она ощутит странный
запах выхлопных газов, горячего хлеба и людей, спешащих мимо. Запахи
смешиваются друг с другом. И, заполнив ноздри, надолго там остаются. Они
проникают через открытые окна и вентиляторы и ни на что не похожи.
Однажды она спросила у Майкла, чувствует ли он
эти запахи. Он засмеялся и объяснил, что так пахнут все большие города. Потом
наклонился и поцеловал ее в нос у всех на глазах. Но никто не обратил на это
внимания и даже не взглянул в их сторону.
Накануне вечером они сидели в уличном кафе
напротив своего дома. Никто не потрудился полить стоявшую на столике герань.
Листья у нее побурели. Пепельницей служила металлическая банка. Но, на свой
лад, это было красиво. Странно и незнакомо. Апельсиновая кожура, банки и
обрывки бумаги на улице были красивы. Старые лошади, эти грязные одры, тоже
были красивы. Странные, двухэтажные автобусы. Парки с высокими оградами. Узкие
дома, жавшиеся друг к другу. Руфи казалось, что она вдруг попала в старинную
картину.
Она спустила ноги на пол и собрала все волосы
на одну сторону. С того бока, на котором она лежала, они были влажные. От
влетавшего в окно ветра вспотевшая кожа покрылась пупырышками.
Мастерская служила Майклу одновременно и
гостиной, и кухней, и спальней. Мойка, газ, стол. Складные стулья и два старых
кресла, из которых торчали пружины. Мольберты. Картины, стоявшие вдоль стен.
Большая столешница, положенная на козлы, была завалена тюбиками, стаканами,
кистями. Пятна масляной краски, покрытые сетью трещин. Запах скипидара,
грязного белья и старого кофе. Пива. И еще этот главный запах, который был
повсюду, и дома, и на улице. Запах людей и их историй, слоями лежавших друг на
друге.
Руфь все еще была во власти сна. Страшного. Но
все-таки только сна. Она подошла к крану и напилась воды, потом вернулась к
кровати и легла рядом с Майклом. Во сне он повернулся к ней и обнял. Он был
сухой и теплый. Ей хотелось забыть свой сон. Сегодня мне хочется быть такой же
счастливой, как вчера, думала она.
