При виде падающего мелка у Руфи по спине
побежали мурашки. Сперва послышался звук летящего предмета. Мелок достиг пола и
раздался отвратительный хруст.
Она наклонилась и увидела его на полу.
Конечно, он раскололся.
На глаза у нее навернулись слезы, но она
надеялась, что никто их не заметит. Кто плачет, тот проиграл. Она попросила
Йоргена подложить под крышку ее парты учебник по чтению Ролфсена. Парта стала
не такой наклонной. Потом, втянув головы в плечи, они стали рисовать
наперегонки. Но Руфь все время думала о расколотом мелке.
Йорген недовольно вздыхал, потому что крышка
парты стала высока для него. Но ведь от него никто не требовал выполнения
задания. Он ходил в школу, потому что в школу ходила Руфь, и понимал, что там
надо сидеть тихо.
Элла смотрела на них с соседней парты. Ее
мелки без конца падали на пол, но она не обращала на это внимания. Подумаешь,
беда какая — Элла была единственным ребенком в семье.
Раньше мелки были четырехгранные. Они неплохо
держались на покатой крышке. Но на эти, круглые, нельзя было положиться.
Когда учитель проходил мимо, Руфь спросила,
почему у парт такие неудобные крышки. Он посмотрел на расколовшийся мелок и
покачал головой. Но не рассердился, просто улыбнулся и сказал: «Не знаю».
Вот тебе и раз — учитель, а не знает такой
простой вещи.
Она попросила у него пластырь, который всегда
лежал в школьном шкафу. И кое-как склеила красный мелок. Но мелок быстро
стерся, и пластырь стал мешать. Ведь почти все, что она рисовала, было красным.
Элла сказала, что Руфь может рисовать мелком
Йоргена. Руфь даже не ответила на такое глупое предложение. Как будто у Йоргена
можно что-то забрать! Тогда Элла предложила ей рисовать море и небо, чтобы
сберечь красный мелок.
Руфь попробовала, но это почему-то было
скучно.
— Нарисуй негра, — посоветовала ей Элла.
Руфь нарисовала лицо негра с золотыми кольцами
в ушах и оранжевым ртом, совсем как трефовый валет из колоды карт. Но это тоже
было неинтересно, хотя и лучше, чем ничего.
В конце концов она обменяла свой зеленый мелок
на красный Эллин, он был целый. Правда Элла тут же пожалела о сделке и захотела
вернуть свой мелок. Руфь отказалась, и Элла заплакала.
Учитель подумал и сказал, что мелками меняться
нельзя. Мелки — школьная собственность.
Руфь сложила все мелки в потрепанную коробку,
подошла к столу учителя, сделала книксен и отдала учителю школьную
собственность. Он не хотел их брать и предложил Руфи перестать капризничать. Но
поскольку капризничала не она, а Элла, Руфь ничего не могла с этим поделать. На
переменке она решила запереть Эллу в уборной так, чтобы никто этого не заметил.
Но Элла не пошла в уборную. Тогда во время построения Руфь наступила ей на
ногу. Элла заплакала и сказала, что ей очень больно.
Руфи пришлось просить у Эллы прощения, однако
она скрестила два пальца и зажмурилась, тогда извинение не считается.
С того дня Руфь начала собирать все монетки,
какие ей удавалось добыть, чтобы накопить денег и купить мелки, которые не были
бы школьной собственностью. Она знала, что за такие поступки люди попадают в
ад, по крайней мере, Гая говорил Эмиссар. Но до этого было еще далеко, так что
она все-таки продолжала собирать монетки.
В мужских брюках всегда можно было найти
монетку или две. И в жестяной коробке над плитой. Когда дядя Арон по
воскресеньям ложился вздремнуть после обеда, он аккуратно снимал брюки, потому
что тетя Рутта не допускала, чтобы он измял их. В длинных белых подштанниках
дядя Арон кружил по кухне в поисках газеты и очков. Потом он заваливался на
диван в гостиной и начинал храпеть, не успев прочитать ни строчки.
Тем временем его воскресные брюки аккуратно
висели на спинке стула, стоявшего у печки. Руфи приходилось ловчить, чтобы хоть
на минутку остаться с брюками наедине. Она даже предлагала дяде поискать у него
в голове вшей, пока он не заснет. Считалось, что это помогает зачатию детей.
Несколько воскресных дней Руфи никак не
удавалось остаться наедине с дядиными брюками, потому что на улице шел дождь и
кто-нибудь из детей всегда крутился поблизости. Из-за этого она упустила кучу
денег.
Эмиссар после обеда спал в брюках, потому что
его за это никто не бранил. Как можно бранить человека, душа которого уже
спасена! К тому же он никогда не терял монеток. Руфь представляла себе, что он
стережет монетки, как свою паству.
Жестяная коробка принадлежала матери, там
хранились деньги на черный день. Эти деньги Руфь трогать не смела. Не смела она
брать деньги и из кошельков, лежавших у всех на виду. Это было бы уже
воровство. А за воровство можно попасть не только в ад, но и в детский приют.
Руфь решила, что ее занятие следует считать
сбором пожертвований или чем-нибудь в этом роде, потому речь никогда не шла о
бумажных купюрах.
Тетя Рутта хранила деньги, полученные за
молоко, в шкатулке на подоконнике. Но взять оттуда было невозможно, потому что
тетя Рутта раз в неделю подсчитывала все проданные литры.
Оставались еще списки пожертвований для
миссии. Элла всегда ходила по домам с такими списками, но Руфь не любила
стучаться в чужие двери и просить пожертвовать что-нибудь на миссию. Люди иной
раз ведут себя непредсказуемо. Лучше держаться от них подальше. Но если речь
идет о блестящей монетке достоинством в десять, а иногда и в пятнадцать эре,
можно сделать исключение.
Дети прокалывали в списках дырочки — одна
дырочка соответствовала десяти пожертвованным эре. Дырочка служила своеобразной
квитанцией. Каждый такой список с дырочками давал миссии пять крон. Дети
пользовались штопальными иглами. Руфь придумала, что можно пользоваться обычной
швейной иглой — могла же она в спешке не найти .тональной иглы! От швейной иглы
дырочки были почти не заметны.
Кончилось тем, что она все-таки пошла в миссию
на следующее собрание. Они пели псалмы, и их угостили булочками и жидким какао.
Когда Управляющая собрала списки и деньги и спросила, нет ли новобранцев,
желающих помочь миссии во имя Бога, Руфь неуверенно подняла руку.
Так она занялась сбором пожертвований. Ходила
по домам, в лавку и всюду, где были люди. Вообще-то, взрослые, давая деньги,
должны были сами прокалывать дырку, но не все были так щепетильны. Некоторые,
особенно прижимистые, давали всего две монетки по десять эре. Таких было даже
неудобно просить, чтобы они делали дырочки. Кроме того, дома Руфь клала списки
между двумя толстыми книгами, так что дырочки становились почти незаметными.
Легче всего было с теми, кто пользовался
очками. Часто им не хотелось идти за очками, и они просили ее тут же на крыльце
быстренько самой проткнуть дырку.
Через несколько дней она уже собрала для себя
две кроны двадцать эре. И тем не менее, для миссии осталось пять крон, за что
Руфь удостоилась похвалы Управляющей. Они вместе опустились на колени и
поблагодарили Бога за все деньги. Руфь благодарила особенно горячо. Иначе и
быть не могло.
