— Так-так. Значит, Гранде младший разбирал
случившуюся в магазине кражу? Неплохо, Горм, совсем неплохо!
Горм смутился, потому что слова отца слышали
многие служащие. Когда они остались в кабинете одни, он признался отцу:
— Я отдал ей эту юбку.
Отец недоверчиво поднял глаза.
— Отдал ей то, что она хотела украсть?
— Да.
— Ты ее знаешь?
— Как сказать. Я видел ее раньше несколько
раз.
— Проявляешь мягкосердечие в женских делах?
— Она была в отчаянии.
— Представляю себе. Ладно. Но такое не должно
повториться.
— Хорошо.
— Почему ты рассказал мне об этом? Горм
покраснел.
— Решил, что тебе надо знать правду. Ведь это
всего-навсего тряпка.
— Для нас двоих, да. И пусть это останется
между нами. Предприниматель не должен быть добреньким дурачком. Ты понял?
— Да.
Отец нервничал и смотрел на часы.
— Ну ладно, я сейчас еду в Индрефьорд, мне
надо там кое-что уладить, — сказал он и завинтил крышку на ручке. — Передай
маме, что я вернусь домой только в понедельник вечером.
Через мгновение он, уже в пальто, взялся за
ручку двери.
— По-моему, сейчас, в январе, в Индрефьорде
очень холодно, — заметил Горм.
— Передай только, что я вернусь в понедельник.
— И отец скрылся за дверью.
Удивительно, что отец так спокойно отнесся к
случаю с юбкой, как будто они были друзьями и у них была общая тайна. Однако он
попросил, чтобы взамен Горм оказал ему услугу. Передал матери его слова.
Оставшись один, Горм сел в отцовское кресло и
написал Руфи записку. Он решил положить ее вместе с юбкой и распорядиться,
чтобы рассыльный отнес пакет по адресу. Щекочущее ожидание ее звонка смягчило
другое, то, к чему раньше он не отнесся бы так легко. Отец забыл, что, когда он
вернется из Индрефьорда, Горм уже уедет. Забыл попрощаться с ним.
Снимая и вешая в прихожей пальто, Горм сразу
исполнил поручение отца. Мать как раз вышла из столовой и, потирая руки,
сказала, что мороз выстудил весь дом.
— Он уехал в Индрефьорд.
Она опустила руки, глаза у нее забегали.
— Вот как.
— Он вернется в понедельник.
— К тому времени ты уже уедешь, — глухим
голосом сказала она и отвернулась.
Горм был уже на лестнице, когда она снова
спросила:
— Он сказал, с кем едет?
— Он поехал один.
— Он так сказал?
— Да, — решительно ответил Горм.
Уже у себя в комнате Горм вдруг подумал, что
отец вообще ничего не сказал на этот счет. Он понял это только после вопроса
матери. Но почему она спросила?
Он представил себе свое будущее после
окончания Высшего торгового училища. В магазине, с отцом и его словами:
«Предприниматель не должен быть добреньким дурачком. Ты понял?» Дома — с
матерью.
Ему захотелось исчезнуть. Сию минуту
исчезнуть. Он не хотел делать только то, чего от него ждут. Но чего же,
собственно, хочет он сам? В состоянии ли он украсть хотя бы жалкую стельку?
Последние дни перед отъездом в Берген Горм
никуда не уходил по вечерам, прислушиваясь к телефонным звонкам. И при всяком
звонке он испытывал одно и то же разочарование: звонила не Руфь. Постепенно он
убедил себя, что его письмо оскорбило ее. Наверное, она подумала, что он
надеется что-то получить за свою юбку. И потому не звонит ему.
В последний вечер обманутые ожидания
превратили дом в пустую скорлупу. Он пожелал матери «покойной ночи» и поднялся
к себе. И наконец понял, в чем его ошибка. Он должен был сам отнести ей эту
юбку. Тогда бы он увидел, как она отнеслась к его приглашению встретиться с
ним. «Выпьем где-нибудь по чашечке кофе?» — мог бы он сказать.
Почему он так труслив и застенчив? Почему не в
силах решиться даже на такой пустяк? Потому что это связано с ней? Или просто
он так устроен?
Перед тем как лечь, он вспомнил вычитанные
когда-то слова. Он подошел к книжной полке и стал листать наугад. Потом ему
померещилось, что тогда было лето, и он, взяв «Песнь о красном рубине», начал
читать с конца.
Жесткие страницы склеились друг с другом, как
будто никто, кроме него, не раскрывал этой книги. На странице 123 в главе с тем
же названием, что и сама книга, он нашел те слова:
«Море есть враг и смерть. Оно бесконечно. Оно
все то, что не является землей. Оно пустынно и не имеет смысла». И немного
дальше: «В жизни человека бывают минуты, когда он чувствует, что его уже ничто
не спасет, когда время и вечность уже не имеют смысла.
Тогда, бывает, он идет в гавань, чтобы увидеть стоящий там корабль. Корабль».
* * *
Весной, перед выпускными экзаменами, Горм
отправился в контору по найму моряков. Он прошел всевозможные медицинские
обследования и сделал все прививки. Реакция Вассермана была отрицательной,
сифилиса у него не было. Он этого и не опасался.
Ему предложили самому выбрать пароходство и
судно. Но поскольку он плохо представлял себе, чего он хочет, близорукий
увалень за столом решил все за него и записал его юнгой на теплоход
«Бонневилле».
Готовясь к экзаменам и празднуя их успешное
завершение, Горм не задумывался о том, что родители даже не подозревают о его
пятилетнем плане. Даже Турстейн узнал обо всем только в последний вечер. Они
вместе были в городе, и Горм как бы мимоходом сообщил ему эту новость.
— Идешь в море? — удивился Турстейн. — Разве
ты не собирался принять на себя руководство самым роскошным магазином в нашем
городе? Ты что, спятил?
— С чего ты взял?
— А что говорит твой отец?
— Он еще ничего не знает.
Турстейн тыльной стороной ладони вытер с губ
пиво и застыл с открытым ртом.
— Ничего не знает? Значит, ты, как бы это
выразиться... просто бежишь?
Горм пожал плечами, эта формулировка ему не
понравилась.
— Называй как хочешь.
— Море не для таких, как ты! Бьюсь об заклад,
через две недели ты вернешься домой.
— Это невозможно.
— Что невозможно?
— Я не могу вернуться домой побежденным, —
усмехнулся Горм, но на душе у него кошки скребли.
— Боишься, что родители не поймут твой
поступок?
— Да, для них это катастрофа.
— Тогда, черт подери, зачем ты это делаешь?
— Я не могу делать только то, что решили они,
— сказал Горм. — И потом, мне были знаки.
