Турид обзавелась кофеваркой, крекерами и
хрустящими хлебцами, которые разместила в шкафу в комнате Марианны, на случай
если бы им захотелось вечером попить кофе или пораньше позавтракать. Она
работала в школе и иногда ходила куда-нибудь с подругами. Но чаще сидела у себя
в комнате и проверяла тетради или готовилась к урокам.
Горм большую часть времени проводил в конторе.
У него были планы расширить сотрудничество с одной из ведущих магазинных сетей,
поэтому Хауган и Хенриксен должны были постоянно держать его в курсе дела и
обсуждать с ним важные вопросы. Горм чувствовал, что стал лучше разбираться в
делах. Старые работники были им довольны. Каждый день после рабочего дня он
выпивал с ними у себя в кабинете по рюмочке коньяка или выкуривал сигару.
Хауган следил за временем — четверть часа, самое большее двадцать минут, ему
надо было поспеть домой к обеду.
Поскольку до сих пор еще не была решена
многолетняя борьба отца с коммуной за участок под строительство, это было
обычной темой их совещаний. Они собирались весной надстроить к имеющимся еще
два этажа, но этого было недостаточно.
Хауган и Горм договорились между собой, что им
необходим хороший адвокат, чтобы продвинуть вперед дело с коммуной. Ванг был безупречен,
но он утратил боевой задор и в скором времени уйдет на пенсию по возрасту.
Кроме того, у него в муниципалитете два друга по политической партии, которых
он не хотел ставить в неловкое положение. Хауган советовал Горму формально не
отстранять Ванга от дел и действовать обходным путем. Горм нетерпелив, однако
до поры до времени уступил Хаугану.
Он обнаружил, что ходить на работу отнюдь не
наказание. Напротив, он отдавал ей все больше и больше сил.
Несколько раз, возвращаясь домой, Горм слышал,
как Турид и мать смеются над чем-то. И испытывал странное чувство
благодарности. Ему это казалось трогательным, но словно не имело к нему
отношения. К животу Турид он относился только как к животу Турид, что,
несомненно, было ей неприятно.
После женитьбы Горм уже никогда не приносил
домой свой желтый блокнот. Он запер его в ящике в своем кабинете. В субботу
после коньяка со стариками он достал его и записал:
«Когда он в первый раз увидел своего ребенка,
ему стало ясно, что он оказал услугу своему приятелю».
* * *
В тот день, когда родилась Сири, они с Турид
впервые серьезно поссорились. Она хотела, чтобы их матери, обе, поехали с ними
летом за границу. Таким образом они обеспечили бы себя нянями.
Горм считал, что до рождения ребенка об этом
говорить рано. Турид рассердилась и бросила ему, что он не рад собственному
ребенку. Возразить на это ему было решительно нечего.
Схватки начались часа два спустя после ссоры,
и хотя Турид уже перехаживала положенный срок, Горм считал, что виноват он и
случившегося можно было избежать, если бы он не рассердил Турид.
Он повез ее в больницу. Она стонала и без
конца хваталась за него. Из-за этого он чувствовал себя беспомощным, ведь он
ничем не мог облегчить ее муки, но пытался сохранить самообладание.
Ему велели подождать в коридоре.
— Господин Гранде может тем временем выпить
чашечку кофе, — улыбнулась сестра и хотела увести Турид.
Турид согнулась и вцепилась в Горма. Схватка.
— Сюда, пожалуйста, фру Гранде, — сказала
сестра. Турид умоляюще смотрела на него, жадно хватая ртом воздух.
Ему казалось, что он видит ее в первый раз.
Все-таки он отвечал за нее. Она была его женой. Он виноват в том, что она стоит
в коридоре больницы и корчится от боли. Турид показала ему то, о чем он ни разу
не думал во время ее беременности: свой страх. Она смертельно боялась.
Девять месяцев он относился к ее состоянию,
как к досадному, но естественному событию, с которым она спокойно справится без
его помощи. Его вклад ограничивался тем, что он женился на ней.
Он обнял ее и повел по коридору. Когда сестра
хотела разлучить их и закрыть дверь, Турид заплакала.
— Я пойду с тобой, — сказал Горм.
— Акушерка против присутствия там мужчины.
Горм сделал вид, что не слышит, и вошел в эту
страшную комнату, полную стальных трубок, никеля и стекла. На полу стояло ведро
с чем-то, напоминавшим орудия пытки, плавающие в окровавленной воде.
— Можете здесь раздеться, — сказала сестра и
увела Турил за ширму.
Через несколько минут Турид со стоном вышла
оттуда в широкой больничной рубахе.
Горм вознамерился пойти за ней в родильное
отделение, когда властный голос заставил его обернуться:
— Вам туда нельзя!
Эта женщина, безусловно, была здесь главной.
Чем-то она напомнила Горму Буббена на борту «Бонневилле». Она не представляет
собой никакой опасности, но хочет быть здесь самой главной, подумал он,
направляясь туда, где стонала Турид.
— Вы слышали, что я вам сказала? — Женщина
взяла его за руку.
Горм вспотел, он понимал, что действовать
следует с умом. Здесь было, как в армрестлинге, важно было владеть тактикой.
Глядеть в глаза было важнее применения грубой силы.
— Я вас очень прошу, это моя жена, я ей нужен!
— Уважаемый господин Гранде, это не вашего ума
дело, — резко сказала она. Но Горму показалось, что в ее голосе послышалась
нерешительность.
От крика Турид он весь покрылся испариной. Ему
стало трудно дышать.
— Я понимаю, но ей будет легче от одного моего
присутствия.
— И что нам делать, если вы там упадете без
чувств?
— Оставите меня лежать на полу, пока я сам не
приду в себя. — Горм попробовал улыбнуться, продолжая смотреть ей в глаза.
— А если ты упадешь у нас на пути? — Она
забыла сказать ему «вы», теперь она говорила грубо.
— Обещаю упасть не на пути, — сказал он и
взялся за дверь.
Женский вариант Буббена внимательно смотрел на
него. Потом она шагнула в сторону, схватила с полки что-то белое и бросила
Горму. Сжатые кулаки властно уперлись в бедра.
— Господин Гранде, вы серьезно нам мешаете!
Вымойте руки и наденьте на себя белый халат!
Несколько часов спустя, когда акушерка держала
ребенка за ножки вниз головой и раздался его первый крик, Горму стало стыдно,
что он мог думать, будто девочка могла быть от Турстейна.
А когда ее, завернутую в простынку, положили
ему на руки, он понял, что принимал участие в чем-то, о чем ему будет трудно
писать с иронией в своем желтом блокноте. По лицу у него катились слезы, и уже
давно.
Турид улыбнулась ему измученной улыбкой.
Акушерка и сестра оживленно переговаривались, словно только что познакомились с
коллекцией модной одежды сезона. А Горм плакал. Наконец он спросил, правильно
ли, что девочка такая маленькая и выглядит больной.
