— Ты уезжаешь в субботу после закрытия
конференции? — неуверенно спросил он.
— Да, а ты?
— Я останусь еще на денек, на воскресенье.
Хочется увидеть и другие выставки, раз уж я оказался в городе.
— Это замечательно!
— Оставайся и ты!
— Вряд ли я смогу, — неуверенно ответила она.
В стеклах большого окна, выходящего на улицу,
отражался свет фонарей. Ее охватило чувство безнадежности, и она рассердилась.
— Ладно! Я тоже останусь еще на один день! — к
удивлению для самой себя заявила она.
— Вот и хорошо. Мы уйдем с прощального ланча и
двинем в Союз художников. Ты видела музей Мунка? А Национальную галерею?
Ничего этого она не видела. Биргер был полон
энтузиазма, и она позволила себе увлечься вместе с ним.
На улице они нашли телефон-автомат. У Руфи с
Уве не было дома телефона, поэтому она позвонила соседям и попросила их
передать Уве, что она не вернется в воскресенье с вечерним самолетом. Это было
трусостью, но Руфь испытала облегчение и больше не думала об этом.
В воздухе стоял тяжелый дух осени и города.
Свобода. Когда последняя галерея закрылась, на улицы уже спустились синие
сумерки, но небо было еще светлое. Биргер взял ее под руку и сказал, что надо
попытаться получить столик в Театральном кафе. Она позволила ему решать все за
нее. Он знал город, она же была здесь чужая. Она сказала, что ему повезло:
подумать только, провести молодость в Осло!
— Молодость есть молодость, она хороша сама по
себе!
— Я уже не помню, — засмеялась Руфь.
— Глупости! Тебе нет и тридцати. — Он сжал се
руку. И позже, в Театральном кафе, он через стол дотянулся до ее руки и заказал
вина.
Она смотрела на лампы под потолком, пыталась
узнать людей, изображенных на портретах, разглядывала приходящих и уходящих
гостей. Уве сказал бы, что все это «сказочно». А может, ему бы и не
понравилось. Может, он просто ушел бы, потому что у него была назначена встреча
с товарищем.
— Как думаешь, кто-нибудь уже использовал
мотив с музыкантом?
Точно Биргер не знал, но думал, что,
безусловно, использовал.
— Впрочем, ты могла бы написать это по-своему,
— сказал он.
Да, но ведь она все время ищет чего-то нового.
Мотива, которого никто никогда не писал. Он понял и сжал ее руку. Да, конечно,
он все понимает.
Глядя в тарелку, она отняла у него свою руку.
Официант подвел к соседнему столику двух
мужчин. Один заслонял другого своим могучим торсом в дорогом костюме. Он с
трудом дышал и пытался протиснуть свои телеса и портфель между столиками, чтобы
сесть на диван, одновременно горячо убеждая своего спутника, что намерен
получить большую партию товара из Японии.
— Я вообще не желаю принимать участия в этих
глупостях с «Самтексом» и «Барнтексом».
— Нужно брать лучшее у всех, — произнес
знакомый голос.
В следующее мгновение Руфь уже смотрела в
широко открытые глаза Горма Гранде.
Они и в самом деле зеленые! Я ничего не
придумала, обрадовалась она.
— Я сделал что-то не так? — Биргер был где-то
за тридевять земель.
— Нет! — наугад ответила она и перевела взгляд
на ближайшую колонну. Наверху висел венок из головок ниссе или что-то в этом
роде. У них были огромные усы.
Руфь опустила глаза по колонне вниз и,
скользнув взглядом по полу, посмотрела на Биргера, думая, что избежать встречи
с Гормом уже не удастся. Она сидела и ждала, когда у нее застучит сердце, но
она словно окаменела. Кровообращение остановилось.
Как в тумане, она различала светлые волосы над
темными плечами. Сверкающую белизной рубашку. Горм открыл рот и что-то сказал.
Правый уголок рта быстро дернулся, и с обеих сторон губ обозначились глубокие
ямочки. Губы закруглились вокруг какого-то не долетевшего до нее слова. Потом
он отвернулся, и она могла спокойно наблюдать за ним.
Неожиданно его зеленые глаза впились в нее, а
сам он встал и протянул ей руку.
Этого я уже не вынесу, подумала она, но
все-таки встала с дивана. Его рука. Она держала ее в своей. Ощущала его кожу.
— Здравствуй, Руфь.
— Здравствуй, — с трудом выдавила она.
— Я не стану мешать, хотел только
поздороваться с тобой. Вот уж не думал, что встречу тебя здесь, но, может быть,
ты часто бываешь в Осло?
Он говорил тихо и все еще держал ее руку.
— Нет, — проговорила она, не зная, что ему
сказать. Он смотрел на их руки, потом отпустил ее, и они одновременно сели.
Руфь сосредоточила свое внимание на бороде Биргера. Она слегка вилась по бокам
и в свете ресторана казалась почти розовой.
Руфь чуть передвинулась, чтобы не встречаться
с Гормом глазами. Но теперь ей стало трудно смотреть в глаза Биргеру. Она
попыталась откинуться на спинку дивана, чтобы Горм не мог видеть ее, но он
сидел лицом к ней всего в метре от неё.
Она раскрыла сумочку, проверила, на месте ли
записная книжка, ключи и носовой платок. Все было на месте.
Биргер заговорил об Эгоне Шиле, о котором Руфь
рассказывала ему, пока они ехали сюда из музея Мунка. Ему хотелось посмотреть
картины Шиле, пусть даже это будут репродукции на почтовых открытках.
Руфь кивнула и хотела сказать, что могла бы в
следующий раз захватить с собой альбом Шиле, но это мгновенно вылетело у нее из
головы.
Рука Горма лежала на подлокотнике. Гладкое
обручальное кольцо делило безымянный палец на две части. Толстый спутник Горма
заказал два виски и больше ничего — они поели в другом месте. Горм поднял руку
и поправил: одно пиво и одно виски.
— Я забыл, что ты любитель пива, — загрохотал
толстый.
— Это сильное преувеличение, но после такого
долгого совещания мне хочется пить.
— Я уже говорил, что терпеть не могу эти сети
магазинов. Мы должны производить товар за границей. Вот в чем будущее. Тебе
нужно отказаться от этой норвежской мелочи, Горм. Настоящего дохода ты от этого
не получишь.
Биргер пытался завладеть вниманием Руфи.
Спросил ее о чем-то, но она тут же забыла его вопрос.
— Прости, что ты сказал?
— Ты его хорошо знаешь? — тихо спросил Биргер
и наклонился к ней.
— Кого?
Он незаметно кивнул на соседний столик.
— Нет, не очень, — пробормотала она.
— А мне показалось...
Им принесли заказ. Лосось с горчичным соусом и
картофельным пюре. Теперь он будет смотреть, как я ем, подумала Руфь, не зная,
как себя вести. Официант принес на соседний столик пиво и виски, налил ей с
Биргером белого вина и ушел.
