По вечерам, ложась на верхнюю кровать, она,
молитвенно сложив руки, думала о Майкле и бабушке. Бабушке и Майкле. Им она —
маленькая, упрямая девочка — доверяла свои заветные мечты.
Но в ночном поезде по пути домой с нею был
Горм. Колеса пели в свободном ритме. Он донага разделся перед ней. Особенно
нагими были его глаза.
* * *
В тот день, когда она вскрыла письмо и прочла,
что ее приняли в Академию, она положила остальную почту в холодильник и достала
оттуда печеночный паштет. Паштет покрылся корочкой. Руфи пришлось взять чайную
ложку, чтобы соскрести ее.
Когда банка была пуста, она открыла банку с
макрелью в томате. Любимое лакомство Уве. Покончив с макрелью, Руфь принялась
за козий сыр. Он был безвкусный, но жег язык. Съев половину сыра, она стала
разглядывать на нем отпечатки своих зубов, и ей стало смешно.
Она положила сыр обратно в холодильник и
обнаружила там три счета, которых даже не открыла. И тут она заплакала, громко
всхлипывая.
Как прошел конец дня, Руфь не помнила, но,
очевидно, он ничем не отличался от всех остальных. Вечером, в ванной, она
увидела, что давно не стригла ногти и они сильно выросли. Она взяла ножницы и
коротко их обстригла.
В следующий раз я буду стричь ногти уже в
Осло, подумала она.
ГЛАВА 21
Илсе Берг встретила их в строгом темно-синем
костюме с шарфиком в вырезе жакета.
Им подали кофе и витой хлеб, а она тем
временем с несомненной самоуверенностью излагала им свои соображения. Из ее
анкетных данных Горм знал, что ей тридцать восемь лет.
Она охотно займется делом «Гранде & К°»
против коммуны, это будет ее первое дело в родном городе. Она возвращается на
Север в середине ноября. Темные, подстриженные по уши волосы. Просматривая
принесенные Гормом бумаги, она каждый раз надевала большие очки в темной
оправе. От этого она казалась старше и недоступнее.
Горм заметил, что Илсе не приняла легкий,
граничащий с флиртом тон Турстейна, однако не поставила его на место. Она
обращалась к тому из них, кто говорил, отвечал и задавал вопросы.
— По-моему, вы работали у нас, когда учились,
во время ваших каникул? — спросил Горм.
— Верно. Кажется, мы с вами несколько раз
встречались?
— Да, я помню.
Турстейн спросил, почему она решила вернуться
на Север, прожив столько лет в Осло. Она ответила деловито: ей давно хотелось
испробовать свои силы в самостоятельной работе, а тут ей сообщили, что в ее
родном городе требуется адвокат по личным делам.
— Значит, не по личным причинам? — попробовал
сострить Турстейн.
— Если человек добровольно меняет место работы
и жительства, то, мне кажется, это всегда имеет более или менее личную причину.
В данном случае моя личная причина не имеет существенного отношения к моему
сотрудничеству с «Гранде & К°».
Горм взглядом предупредил дальнейшие вопросы
Турстейна.
— Мы бы хотели, чтобы вы как можно скорее
занялись нашим делом, — сказал он. — Хотелось бы начать строительство уже
весной. Подрядчик нас подгоняет, и мы опасаемся, как бы он не предпочел другие
предложения. Мы уже надстроили два этажа над нашим старым зданием, но, к
сожалению, этого недостаточно. Ведь мы рассчитывали, что флигель, выходящий на
набережную, будет готов одновременно с надстройкой.
— Судя по сообщенным вами сведениям и
доступным официальным документам, которые я уже изучила, мне это дело не
кажется бесперспективным. То, что фирма «Гранде & К°» уже владеет участком
земли, представляется мне решающим. Как я понимаю, вы хотели бы, чтобы это дело
было решено полюбовно, а не в зале суда?
— Да, было бы желательно избежать судебного
процесса, — сказал Горм.
— Когда я в начале недели разговаривала с
адвокатом Вангом, он дал мне понять, что фирма готова на многое, чтобы выиграть
дело.
— Безусловно. Ведь судебный процесс —
процедура длительная, а нам надо расти. Как вы понимаете, коммуна хочет за счет
этой земли расширить набережную. Если они это сделают, судебного процесса не
избежать.
— Думаю, политики считают, что среда не
понесет урона, если Морская улица станет вдвое шире и по набережной пойдет
вдвое больше тяжелого транспорта. Но этому проекту есть альтернатива, не
затрагивающая центра города. Мне известно, что уже пущены в ход значительные
силы, не имеющие отношения к политике, чтобы осуществить эту альтернативу, —
сказала она, сняла очки и предложила им еще кофе.
Турстейн тут же протянул свою чашку, увидев в
этом предлог задержаться у адвоката.
На письменном столе Илсе Берг не было ничего
лишнего. Она убрала бумаги, которыми пользовалась во время переговоров. На
столе возле телефона остался маленький каталог: «Государственная художественная
выставка». Горм, вопросительно глядя на Илсе, протянул руку, и она дала ему
каталог.
— Я недавно была на этой выставке, меня
интересуют не только параграфы закона, — весело сказала она.
Горм с отсутствующим видом листал каталог, а
Турстейн пытался выяснить у Илсе, как она вообще проводит время в этом городе
Тигра
[31]
.
Бросив беглый взгляд на первую случайно
открытую страницу, Горм увидел: «Нессет Руфь, г. р. 1943. Встреча. Масло.
131x71. 3000 крон».
Неужели еще кого-то зовут точно так же? Он
раскрыл список художников в конце каталога. В адресе Руфи был указан тот самый
городок, который она называла, когда они встретились у Турстейна. Это она!
— Ну, что скажешь? — спросил Турстейн у Горма,
когда они вышли на улицу.
— По-моему, она нам подходит. Но тебе следует
воздержаться от панибратского тона.
— Что ты имеешь в виду?
— Коммерция и флирт — недопустимая комбинация.
— Жизнь скучна, иногда хочется расслабиться.
— Она профессионал. Нам нужно, чтобы она
сделала для нас важную работу.
— Директор сегодня склонен к назидательности,
— кисло заметил Турстейн.
Горм промолчал.
Когда она дошли до улицы Карла Юхана, Турстейн
предложил пообедать за счет фирмы, как он сказал, отметить хорошо проделанную
работу.
— У меня дела. Поешь один и не забудь взять
счет, — коротко ответил Горм.
— Что за дела?
— Художественная выставка. Встретимся в
аэропорту.
— Ты ходишь по выставкам, когда бываешь в
Осло? — скривился Турстейн.
— Хуже того. Я еще бываю в опере и в театре. И
на концертах. Если подвернется случай.
