— Может, у тебя и у Турид был один и тот же
противник? — Он откровенно смотрел на нее.
Илсе ответила удивленным взглядом. Он видел,
что она затаила дыхание, шнурок на шее лежал неподвижно.
— Моя мать — достойный противник, — объяснил
он. Она почти незаметно потерла большой и указательный пальцы.
— Ты приехал сюда, чтобы привезти ключ или
чтобы сообщить мне об этом?
— И для того, и для другого.
— И какого же ответа ты ждешь от меня?
— Правды. Ничего не случится, если я узнаю ее.
— Правда у каждого своя.
— Я хочу услышать твою.
— Ты не имеешь права требовать ее от меня.
— Знаю. Но и такой ответ — тоже ответ, —
сказал он, не сводя с нее глаз.
Она улыбнулась. Ее спокойствие раздражало его.
— А ты готов выслушать эту так называемую
правду? — спросила она, пустив к потолку струю дыма.
— Думаю, готов, — сказал он и затушил в
пепельнице сигарету. Горм слышал собственное дыхание и чувствовал, как у него
напряглись мышцы лица, наконец он нашел точку, на которой мог сосредоточить
внимание. Впадинку между носом и губой Илсе Берг.
— Это ты помогла ему привязать камень? —
спросил он. Тишина стучала в виски. Затем Илсе откашлялась.
— В каком-то смысле, — хрипло сказала она. —
Может быть. Во всяком случае это не то, за что я могла бы предстать перед
судом.
Теперь ее лицо было бледным. Когда она встала
и положила дымящуюся сигарету в пепельницу, Горм подумал, что сейчас она уйдет
из комнаты. Взяв свою кепочку, которая лежала на стуле, она медленно вертела ее
в руках, с вызовом глядя на него.
— Ты была здесь? — спросил он.
— В тот день — нет. Накануне.
— И что же случилось, когда ты была здесь?
Прежде чем ответить, она оглядела комнату.
— Он сказал мне, что собирается развестись.
В камине вспыхнул огонь, но только на
мгновение. Потом пламя опять начало спокойно лизать березовые дрова.
— Это было в первый раз?
— Нет. Но я и на этот раз отказалась.
Горм хотел было сказать, что именно об этом и
мечтают такие женщины, как она, но не сказал.
— Я бы этого не вынесла, — сказала она.
— А другое? Другое ты вынесла?
Он скорее чувствовал, чем видел ее волнение.
— Мне трудно говорить об этом в доме. Давай
пройдемся? — Голос ее звучал не совсем уверенно.
Когда они пришли на берег с остатками еды,
чайки встретили их радостными криками.
Илсе показала Горму свою лодку. Она была в
образцовом порядке, все сверкало и блестело. Внизу в каюте Горм начал листать
лоцию, в которой были отмечены все навигационные знаки на фарватере, Илсе тем
временем проверила швартовы.
— Красивая лодка, — признал он, когда она
спустилась в каюту. Он провел рукой по красному дереву, осмотрел медные части,
чувствуя, что она следит за ним глазами.
— Он бывал на этой лодке? — спросил Горм,
повернувшись к ней спиной.
— Нет, это новая лодка. — Голос выдал, что она
насторожилась.
Их разделял стол. За окном на небе висела
круглая луна, окруженная облаками. Чайки еще кричали. У него в голове всплыла
картина из детства. Мерцающие зеленые мели с темными пятнами в глубине.
Не отрывая глаз от навигационных знаков,
отмечающих узкий фарватер, Горм спросил:
— И никто не догадывался о ваших отношениях?
Она откинула голову, и в тусклой темноте он
увидел, как она закрыла глаза.
— Откуда мне знать? Твоя мать, должно быть,
догадывалась. Как ты думаешь? — Глаза ее открылись, и она беспомощно посмотрела
на него, как будто он должен был ей ответить.
Он вспомнил обрывки родительских разговоров.
Важные встречи и работу отца. Его исключительную мягкость. Короткие объяснения,
не предполагающие возражений. Его спину, направлявшуюся к выходу. Взгляд матери
на эту спину. Словно она кидала веревку, которая никогда не достигала его. А
потом: упреки, причуды, заботливость, обрушивающиеся на него, Горма. С силой,
от которой у него не было защиты.
— И долго это продолжалось? — спросил он.
— Мне было восемнадцать, когда все началось. И
длилось до последнего дня накануне его смерти, когда я хоть и с тяжелым
сердцем, но порвала с ним.
— Восемнадцать! Мне тогда было девять, и я
получил в подарок велосипед.
Он сразу увидел ее перед собой. Руфь. С рукой
на звонке велосипеда. И свое чувство, когда мальчики увезли ее на его
велосипеде.
— О чем вы говорили? — спросил он. Она
задумалась.
— О природе. Об отпуске. Мы много играли.
Смеялись.
— Смеялись? С отцом? И в какие же игры вы
играли? — спросил он.
— Ты спрашиваешь с иронией?
— Нет, с ревностью. Он редко играл со мной. Я
его совсем не знал.
— Думаешь, я знала его лучше?
— Боюсь, что так.
Волна, поднятая прошедшим вдали судном,
закачала лодку. Мягко зашуршали кранцы. Тела Илсе и Горма подчинились
медленному ритму качки, которая вскоре прекратилась.
— Мне очень жаль, — сказала она. -т- Не стоит,
это уже другая история.
Она вопросительно глянула на него и
продолжала:
— Он был очень изобретателен. Вечно что-то придумывал.
Когда мы путешествовали, например. Он столько всего знал. О городах, в которых
мы бывали. У него был богатый жизненный опыт. Я не уставала восхищаться им.
Особенно вначале. И еще он был необыкновенно заботливый. Нежный.
Горму показалось, что она сейчас заплачет. Но
она засмеялась. Тихим, кудахтающим смехом. Она была бледна.
На полу валялась заколка для волос. Маленькая
пластмассовая ромашка. Не похоже на Илсе Берг. Или как раз похоже?
— Он научил меня всему, что нужно знать о
море, о волнах, как вести лодку при зыби, — продолжала она. — Мы ходили на
старой... Кстати, где она теперь?
— Продана, — коротко ответил он.
Илсе несколько раз вздохнула, как будто хотела
что-то сказать, но передумала.
— Как ты узнала о его смерти? — спросил он
через некоторое время.
— Прочитала в местной газете. А ты?
— Получил телеграмму. В сочельник. В Тихом
океане.
— Как ты ее воспринял? — тихо спросила она.
— Я ничего не понял. Но почувствовал себя
виноватым.
— Ты? Почему?
— Наверно, переоценил его отношение к себе. —
Горм жестко рассмеялся. — Ведь я в некотором смысле бежал из дома.
