Ольга прислушалась к тому, что происходило в гостиной.
— К Людвикасу кто–то пришел, — мрачно сказала она, но все–таки закончила туалет. Дорте сунула запасные прокладки в красную лакированную сумку.
На диване сидел худой человек в полосатом костюме. Ни старый, ни молодой. У него были глубоко посаженные глаза и почти бесцветные брови. Бледное лицо с крупным носом. Руки он сложил на груди и как будто оценивал девушек. Светлые, коротко подстриженные волосы с глубокими залысинами. Он выглядел так, будто несколько лет ничего не ел, а только сидел на диване в своей белой рубашке. Теперь он встал и сделал к ним несколько шагов. Костюм казался пустым, словно голова была надета прямо на ворот рубашки. Рядом лежал черный портфель с ремешком, чтобы носить на плече.
Они с Людвикасом наверняка уже были знакомы, во всяком случае, они беседовали по–английски как старые знакомые. Людвикас был до приторности вежлив и подобострастен. Словно боялся, что гость сбежит.
— I am Tom
[1] , — сказал гость и по очереди пожал девушкам руки, точно в его визите не было ничего особенного. Рука у него была как у скелета, только теплая. Когда он приоткрыл рот, пытаясь изобразить подобие улыбки, Дорте могла бы поклясться, что спиртным от него не пахнет. Ольга чего–то ждала, стоя посреди комнаты. Руки у нее висели, точно плети, подбородок почти касался груди. Светлые волосы на затылке немного сбились, словно ветер хотел что–то в них спрятать и потому разворошил прическу. Но Ольга не выходила из дому с тех пор, как Людвикас вернулся вместе с гостем.
— Том нас приглашает в ресторан! — лучезарно объявил Людвикас.
Губы Ольги растянулись в улыбке, обнажив зубы. Дорте подумала, что она ни разу не видела, как Ольга улыбается. Сама она не была уверена, что выдержит такое развлечение. Но Людвикас толкнул ее в бок.
— Выше голову. Надо выглядеть по–человечески. Том очень важная персона! — прошептал он ей по–русски.
Деревья уже начали сбрасывать листву. Она лежала на тротуарах и в сточных канавах, мокрая от недавнего дождя. Дорте слышала, как капли стучат в окно. Здесь и там под уличными фонарями вспыхивали то желтые, то красные листья. Словно крупные украшения. Если бы она сейчас вырвалась из рук Людвикаса, ей пришлось бы бежать очень быстро, чтобы он ее не догнал. Но она понимала, что это невозможно. Туфли были не на резине, а на коже, и пропускали воду. Очень некстати. Туфли — ее единственная красивая вещь.
К счастью, Том решил взять такси. Наверное, он был достаточно богат, поскольку путь оказался неблизким. Они ехали в центр города. По широкой улице с ярко освещенными витринами магазинов, заваленными блестящими вещами. Платья. Туфли. Посуда. Мебель. Непостижимо красивые вещи. Должно быть, Людвикас был прав, сказав, что в Швеции все богатые.
Ольга улыбалась и глядела по сторонам. Она даже засмеялась, когда проезжали витрину с манекеном в красном платье. Шофер свернул в боковую улицу, потом в еще одну, уже более узкую. Вдруг на поверхности воды блеснули глаза Николая.
Ресторан находился в подвале. Множество людей кружились друг с другом или танцевали каждый сам по себе. Громкая музыка мешала разговору. Правда, говорить Дорте и не хотелось. От дурноты путались мысли и подгибались колени, словно на ней был костюм космонавта, подбитый свинцом. Ей даже пришлось ухватиться за Ольгу, потому что пол стал ускользать у нее из–под ног.
Очевидно, Том был знаком с официантом, который провел их к столику на четверых в глубине зала. Том и Ольга сели рядом. Людвикас и Дорте сидели спиной к шумному залу. Том налил всем вина. Дорте не протестовала, но к вину не прикоснулась. Ольга пила осторожно и часто улыбалась.
Потом Том захотел танцевать с Ольгой, и они оба исчезли в шуме за спиной у Дорте. Людвикас наклонился к ней так близко, что их дыхание слилось. Дорте не смела отодвинуться.
— Он хочет купить Ольгу, — радостно сообщил ей Людвикас, словно близкому приятелю.
— Как это купить?
— Ну, взять с собой в Норвегию. Он хорошо платит. Я его знаю.
— Правда?
— Да. По прошлым поездкам. Но тогда сделка не состоялась. Он очень привередливый. Норвежский стиль, понимаешь? И он платит сразу наличными. В евро или долларах.
Дорте поняла, что не следует показывать, в каком она отчаянии из–за разлуки с Ольгой. Настроение Людвикаса было единственным, от чего она сейчас зависела.
— И… и я останусь одна… в этой квартире? — все–таки жалобно спросила она.
— Нет, мы переселим тебя к другим, так будет дешевле, — усмехнулся Людвикас.
— К кому?
— К Марине. И к девчонкам из первой партии! — гордо сказал он, словно первая партия была чем–то особенным. — Но ты должна побыстрей оклематься, теперь, когда Ольга уедет… В этой стране все так чертовски дорого. Хозяин квартиры требует, чтобы мы расплатились с ним до того, как съедем. А у меня нет наличных, так что расплачиваться с ним придется тебе!
— Но у меня нет денег…
Людвикас засмеялся, закатив глаза к потолку. Дорте зажала руки между коленями, чтобы скрыть, как они дрожат. Она боялась смотреть на контуры квадратного кожаного мешочка, проступавшие под его джемпером.
Рядом с ними села какая–то пара. Оба смеялись над чем–то только что сказанным женщиной. На ней был топик с большим вырезом, украшенный жемчужинами. Они никого не видели, кроме друг друга. Если Дорте окликнет их и попросит помочь ей уехать домой, они ничего не поймут или просто не захотят с ней возиться. А Людвикас увезет ее с собой. В квартиру, где бита…
— А куда поедет Ольга? — Она старалась, чтобы голос ее не выдал.
— Не знаю. Только не в столицу, как там она называется… Словом, в другой город.
Людвикас осушил рюмку и налил новую. Потом поднял пальцем подбородок Дорте, объявил, что ей идет краситься и что он хочет танцевать.
Она пробормотала, что плохо танцует, но он сдернул ее со стула. В основном они не танцевали, а тряслись на месте, как камни в ведре. Ей становилось невыносимо, когда он прижимался к ней — руками и ногами, выгибаясь, точно ошпаренный рак. Терся об нее низом живота, словно хотел присосаться. Она старалась думать о Вере, которая плясала дома, если бывало хорошее настроение. Танцевать с Верой было весело.
В толпе танцующих Людвикас увидел Тома и Ольгу и потянул Дорте за собой, расталкивая людей и делая какие–то жесты. Том захотел поменяться партнершами, на что Людвикас шумно согласился, а лицо Ольги погасло. Музыка грохотала, как разъяренный трактор.
Дорте казалось, что она танцует со скелетом. Но от скелета пахло туалетной водой и чистым бельем. Если бы она не знала, что он купил Ольгу, как скотину, она бы решила, что он лучше Макара и Людвикаса. Он держал ее перед собой в вытянутых руках, точно ширму. К тому же с ним был его черный портфель. Том повесил его наискосок через плечо, словно ничего дороже у него не было. Иногда портфель упирался Дорте в ребра, будто протестуя против ее присутствия.
