— Ой! — восхитилась Дорте и нагнулась над этим великолепием.
— Это Белоснежка, — объяснила Лара, натужно дыша, и заперла дверь. Чемодан и мешки заняли всю маленькую переднюю. Лара расстегнула шубку и с гримасой понюхала у себя под мышками.
— Черт бы все побрал! — сказала она по–норвежски, расстегнула блузку и одним движением сбросила ее вместе с шубкой. Шубка так и осталась лежать у ее ног, словно содранная шкура. Беззвучно и легко за нею последовали сапожки.
— Раздевайся и будь как дома! — приказала она Дорте.
Между передней и комнатой двери не было. Пустой проем. Дальше дверь вела в маленькую ванную. Лара зашла туда и оставалась там довольно долго. Дорте аккуратно поставила на полку для обуви свои сапожки и сапожки Лары, повесила на вешалку свою куртку и шубку Лары и оглядела комнату. Большое окно смотрело на рощицу с черными кронами. Рядом была дверь, выходящая на маленький балкон. На стене висела старинная картина — желтое хлебное поле с пролетающей над ним стаей похожих на ворон птиц. Но, конечно, копия, а не оригинал.
Квартира Лары, хоть и небольшая, показалась Дорте сказочно прекрасной. Посредине комнаты располагались стол, покрытый красной скатертью с бахромой, и четыре стула. У одной стены приютилась книжная полка, где кроме книг были расставлены всякие безделушки. Прочитав названия на корешках, Дорте увидела здесь и русские и норвежские книги. Но вряд ли они относились к тем, которые отец называл настоящей литературой. В самом низу лежала стопка норвежских глянцевых журналов. На верхней полке красовались яркие русские матрешки.
В углу был с виду совсем новый маленький камин из стекла и черного металла, который, по–видимому, недавно топили. У длинной стены стояли красный Диван и низкий журнальный столик. На табуретке У окна — маленький телевизор. Лара права: квартира Тома более современная и шикарная, но зато здесь был дом. Старое–престарое вольтеровское кресло, когда–то оно было черным, но со временем посерело. Перед ним — маленькая скамеечка для ног и сзади торшер. Отец бы сразу уселся в это кресло.
С наклонного потолка свисали пять пунцовых искусственных роз, две русские куклы и лоза с гроздью зеленого пластмассового винограда. Два старинных фонаря, подвешенных к потолочной балке, наверняка тоже из России. На одном нарисован крестьянин, идущий за двумя волами. На другом — роза в черном узоре из листьев. Стены в комнате когда–то были желтые, а теперь цветом напоминали основательно полизанную сахарную глазурь. Занавесок на окнах не было. Наверное, потому, что все равно никто с улицы не мог сюда заглянуть.
Спальня была не большая, но и не маленькая. Белая железная кровать, покрытая ярким лоскутным одеялом, стояла под окном, выходящим на крышу, вокруг разбросана дюжина подушек разного размера и формы. Вдоль стен — комод, стул и маленький секретер. Трехстворчатая дверь вела в чулан, где, должно быть, Лара устроила гардеробную.
Узкая кухня, величиной с чулан, не имела двери и отделялась только занавеской из цветных деревянных бус, которые постукивали, когда кто–нибудь там проходил. Крохотное окошко, крохотный кухонный столик и шкафчик над ним. Кроме холодильника, раковины и старой электрической плиты с отбитой эмалью, на кухне ничего не было.
Лара столько возилась, собирая вещи, что теперь заслужила чашку чая. Дорте вымыла руки, слила из крана воду, наполнила чайник и нашла нужную ручку, чтобы включить конфорку. Потом она проверила холодильник. Яйца, полпакета молока, немного ветчины, сыр. Хлеб в хлебнице. Дорте приготовила скромный ужин и поставила поднос на журнальный столик перед диваном. Чай как раз настоялся, когда Лара вышла из ванной в оранжевом халате и с мокрыми волосами.
— Молодец! Большое спасибо! — Лара свернулась калачиком на диване. Казалось, что никаких неприятностей у них сегодня не было и Дорте прожила тут всю жизнь. Хотя она и не знала, где ей придется спать. Наверное, на диване.
В квартире была только одна кровать. Здесь клиентов не принимали, разве что в самом крайнем случае. Но только не Лара! Когда Дорте это сообразила, свет сразу стал ярче и голова легче, руки стали лучше повиноваться, ступни согрелись и дыхание выровнялось. Первый раз за много месяцев она почувствовала, что у чая есть запах, а у еды — вкус. Ей не хотелось нарушать этот покой вопросами, может ли сюда нагрянуть полиция.
— Лара! Твоя квартира самая красивая из всех, какие я видела! И она принадлежит только тебе!
— Успокойся! — сказала Лара, но было видно, что ей приятно восхищение Дорте.
В это время в передней зазвонил Ларин телефон. Она вскочила, лицо у нее застыло. Дорте слышала, как она разговаривает мягким деловым голосом.
— Звонил наш старик. Я сказала ему, что ты больна. И некоторое время никого принимать не будешь, — объявила она, вернувшись в комнату.
— Хорошо! — Дорте постаралась скрыть, что это лучшее из всего, что она слышала.
— Мне нужно вставить в телефон новую сим–карту, — сказала Лара.
— А что это такое?
— Ты знаешь что–нибудь про мобильные телефоны?
— Нет, — призналась Дорте. Диван скрипнул, когда Лара села на него и поджал под себя ноги.
— Я тоже не специалист. Но без этой карты телефон не работает. И на ней все хранится. Телефонные номера и всякое такое.
С перил балкона слетела черная птица. Там на маленьком железном столике стоял горшок с прошлогодними стеблями.
— Не знаю, что нам делать. Будем ждать звонка Тома, — сказала Лара и обеими руками поднесла чашку к губам. У нее было два больших кольца, одно — золотое с красным рубином, другое — серебряное с черным камнем. Ногти, как всегда, ярко накрашены. Ноготь на указательном пальце сломался во время переезда. Между глотками чая она брала палец в рот, словно боялась на него смотреть.
— Не будем терять мужества! — серьезно сказала Дорте, стараясь подбодрить и себя и Лару.
Лара с удивлением посмотрела на нее. Потом засмеялась. Громко, но с нотками прежнего отчаяния.
— Я всегда знала, что ты крепкой закваски! Все время знала! Иначе не стала бы столько с тобой возиться. Я интеллигентных девушек издалека чую. Ты права, мы не должны терять мужества!
— Я не буду тебе обузой, — сказала Дорте. — Буду делать всю работу по дому и все, что скажешь. И буду сидеть в другой комнате, если тебе захочется побыть одной.
Лицо Лары сморщилось, будто она вот–вот заплачет. Но, конечно, она не заплакала.
— Чепуха! Я рада, что ты здесь. Я всегда чувствовала себя одинокой в этом городе. Каждый раз, когда я встречала кого–нибудь, кто мне нравился, между нами всегда стеной стояло…
— Что?
_ Что я веду жизнь, о которой не могу никому рассказать. Не знаю, поверила ли ты мне, что, как только ты выучишь язык, все будет в порядке? Если бы я могла… Ладно! Все это неправда. Фигня! Язык, конечно, помогает. Перестаешь чувствовать себя дурой и можешь разговаривать с людьми об обычных вещах. Но твое сердце… — Она наклонилась, прижав ладонь к груди. — Своими мыслями, огорчениями… ты все равно не сможешь поделиться ни с кем. Вот что означает быть чужой в чужом мире.
