Машина у него была серая, блестящая и большая. Внутри пахло кожей и жидкостью для мытья окон. Дорте полулежала на глубоком сиденье. Машина Тома не была такой шикарной.
— Пристегнись, — тихо сказал он и положил руку ей на колено. Голос у него был спокойный, словно в машине он чувствовал себя в полной безопасности.
Дорте начала послушно пристегиваться. Когда она изогнулась, чтобы закрепить ремень, юбка у нее задралась и обнажила ногу. Дорте быстро ее одернула. Скоро уже она будет ощущать деньги, спрятанные в складку юбки. Она никогда не летала на самолете, но подумала, что похожее чувство, должно быть, испытываешь при взлете самолета. Может, она сумеет вернуться домой на самолете? Мотор заработал, и машина тронулась.
— Ох! — Она вздохнула и закрыла глаза. Он тихо засмеялся, и она снова почувствовала на колене его руку. На этот раз между ляжками. Дорте никак не могла избавиться от желания попросить у него немного больше денег, чем было условлено. Она заставила себя посмотреть на него, наклонить голову набок и улыбнуться. А думала она о туристическом бюро, которое уже нашла.
— Это был мой коллега, — сказал он. — Завтра мы вместе идем на совещание. Он тоже приехал на день раньше… С твоей стороны было разумно не показать виду, что мы знаем друг друга.
— Это далеко… куда мы ехать?
— Нет, уже приехали.
Последние солнечные лучи прятались за плакучей березой, листва которой только что распустилась. Береза напоминала большой розовый экран. Машина резко свернула, и все исчезло за рядом домов. А в Литве уже настоящее лето, подумала она и зажмурилась. Тюльпаны давно отцвели. Фруктовые деревья тоже. В этом городе она не видела ни одного фруктового дерева. Ей вдруг захотелось расспросить этого человека о самых обыденных вещах Она уже очень давно не разговаривала с Ларой.
Дорте наелась быстро, и все–таки у нее на тарелке еще оставался кусок мяса. Следовало как–то изловчиться и забрать его домой. Если ее спутник выйдет в туалет, она стащит полотняную салфетку и завернет в нее мясо. Тогда она сэкономит деньги на еду. Хорошо, что у нее такая большая сумка. Теперь она как будто жила в этой сумке. Бутылка с водой, чистые трусики, джемпер, колготки. Крем–смазка, презервативы. Зубная щетка, крем для лица и косметичка, которую ей подарила Лара. Ну и разные другие мелочи. Блок желтых листочков, шариковая ручка. Паспорт она спрятала между подкладкой и картоном, укрепляющим дно сумки. Да, теперь она как будто жила в этой сумке. Дорте относилась к ней почти так же, как этот норвежец к своей машине.
— У меня есть собака! Можно мне это взять? — неожиданно для самой себя спросила она и обеими руками схватила тарелку, когда официант хотел ее забрать. Он вежливо опустил руки, мгновение подумал и воскликнул;
— Конечно! Я вам его заверну!
— Целиком! — повторила она и с некоторым сомнением отдала ему тарелку.
— Принесите моей племяннице самый лучший десерт, какой у вас есть, — сказал спутник Дорте и улыбнулся. — А мне чашку кофе.
— У тебя есть собака? — удивленно спросил он, когда официант ушел.
— Нет, — призналась она. — Но есть хотеть каждый день.
Он пристально посмотрел на нее, и краска снова залила его лицо, он опустил глаза. Потом, наклонившись к ней, погладил по руке и быстро оглядел ресторан.
— Меня зовут Ивар. Кажется, я забыл это сказать, — прошептал он.
— Ивар? По–настоящему Ивар? — спросила она.
— Ивар по–настоящему! — Он улыбнулся.
Она кивнула и еще раз повторила его имя.
— А тебя?
— Анна, — машинально ответила она.
— Анна по–настоящему? — с улыбкой спросил он.
Скрестив под скатертью пальцы, она улыбнулась и кивнула.
В это время к ним подошел официант с пластмассовой коробкой. Дорте взяла коробку и поблагодарила его. Коробка была теплая и довольно тяжелая. Она уже видела, как разогревает мясо на сковородке и по квартире распространяется дивный запах. Может, тут хватит даже на два обеда, если есть понемногу? Ей бы очень хотелось тут же открыть коробку и проверить, не обманул ли ее официант, но это было бы невежливо. Она осторожно поставила коробку на дно сумки, чтобы коробка не перевернулась.
Когда они уходили, официант помог Дорте надеть джинсовую куртку и сказал Ивару:
— У вас очень красивая племянница!
— Я тоже так считаю! — согласился Ивар, он выглядел почти гордым.
— Что такое «племянница»? — спросила Дорте, когда они уже сидели в машине.
— Что? Ах, «племянница»! Это дочь брата или сестры. Если ты приходишься мне племянницей, то я тебе — дядей.
— А дядя может спать с племянницей? — спросила она.
— Лучше не спать, а то неприятностей не оберешься, — сказал Ивар и выехал на дорогу.
— Почему ты ему так сказал?
— Не знаю. Наверное, я трус.
— Трус?
— Ну да. Струсил… Не хотел, чтобы он подумал, будто я растлеваю малолетних.
— Что такое «растлевать малолетних»?
— Это когда подбирают на улице маленьких девочек и спят с ними, — пробормотал он.
Дорте встревожилась. И так как он замолчал, она подумала, что, может, он передумал и высадит ее из машины, когда они подъедут к отелю. Но немного погодя он спросил:
— А нам нельзя поехать к тебе домой? Сегодня в отеле слишком много знакомых.
— Нет, пожалуйста, — вежливо ответила она.
— Я так радовался нашей встрече, — почти униженно сказал он. — Но свои деньги ты все равно получишь.
— Ни за что?
— Слово есть слово.
— Как это?
— Я же обещал. И ты нуждаешься в деньгах.
— Ты такой богатый? — вырвалось у нее.
— Не жалуюсь, — признался он.
— Тебе повезло!
— Для этого я надрывался изо всех сил тридцать лет, — немного мрачно защитился он.
— Надрывался?
— Много работал!
Мотор гудел, разговор зашел в тупик.
— Извини, — сказала она, помолчав. — Это можно сделать в машине. Хотеть?
— Ты знаешь, где бы мы могли поставить машину?
— Поставить?.. Нет.
В конце концов ей стало жалко его. Он такой добрый, собирается дать ей две тысячи крон ни за что. Потому что слово есть слово. Очевидно, он лучше, чем она.
— Ты дать мне ключ от номера? Я идти в отель. Ты ставить машину. Я там, когда ты пришел.
— Ты хочешь этого? — с надеждой спросил он.
— Да! — решительно ответила она.
Он полулежал на ней, отвернув от нее лицо. В комнате царили сумерки. Но сквозь гардины просачивался вечерний свет. Где–то на полную мощность был включен телевизор. Сердце Ивара стучало ей в бок, словно рвалось в нее. От него пахло тревогой, потом и туалетной водой.
