Миновав длинный туннель, они вышли на свет – это еще не был
обычный дневной свет, однако теперь сияние уже не слепило глаза. Гарион
огляделся, и снова им овладело странное ощущение, словно в его жизни этот день
уже был, хотя в тот, другой, день все происходило немного по-другому. Яростный
шторм, бушевавший над рифом Корим, стих. Тучи рассеялись, а ветер,
свирепствовавший во время битвы с драконом и демоном Морджей, сменил ласковый
свежий бриз. После гибели Торака в Хтол-Мишраке Гариону казалось, будто он
видит зарю первого дня творения. Теперь перевалило за полдень, но ощущение
осталось прежним: это был полдень самого первого дня. То, что началось в
Хтол-Мишраке, закончилось только теперь. И закончилось раз и навсегда, а потому
Гарион испытывал невероятное облегчение. У него слегка кружилась голова. Лишь
теперь он осознал, сколько сил, физических и душевных, отнял у него этот день.
Больше всего на свете он хотел сейчас освободиться от железных лат, но при
одной мысли о том, каких усилий это потребует, у него подкашивались ноги. И
Гарион ограничился тем, что снял тяжелый шлем. Теперь он хорошо видел лица всех
своих друзей.
Хотя не вызывало сомнений, что Гэран прекрасно умеет ходить,
Сенедра не выпускала сына из рук, прижимаясь щекой к его розовой щечке и
отстраняясь лишь затем, чтобы поцеловать ребенка. Похоже было, Гэран ничего не
имел против.
Закет обнимал за плечи прорицательницу из Келля и, судя по
выражению его лица, не собирался размыкать объятия. Гарион вспомнил, как
Сенедра на заре их любви доверчиво прижималась к нему, словно прося, чтобы он
вот так же ее обнял. Он устало двинулся к Эрионду, который глядел на залитое
ярким солнцем море.
– Я хочу спросить тебя кое о чем.
– Спрашивай, Гарион.
Гарион указал на Закета и Цирадис.
– Вот это – тоже предначертано? Понимаешь, в юности
Закет потерял очень дорогого ему человека. И если он теперь потеряет Цирадис,
ему конец. Я не хочу этого!
– Успокойся, Гарион, – улыбнулся Эрионд. –
Этих двоих уже ничто не разлучит. Ты прав, и это было предопределено.
– Хорошо. А они знают об этом?
– Цирадис знает. А со временем все объяснит и Закету.
– А она все еще обладает даром провидения?
– Нет. Эта часть ее жизни закончилась в тот момент,
когда Польгара сняла с ее глаз повязку. Но она видела будущее, а память у
Цирадис отменная.
Гарион с секунду поразмышлял, и вдруг глаза его широко
раскрылись.
– Ты хочешь сказать, что судьба всей вселенной зависела
от выбора обыкновенного человека? – с величайшим изумлением спросил он.
– Я не назвал бы Цирадис обыкновенной. Она готовилась к
своей миссии с самого раннего детства. Но в чем-то ты прав. Выбор должен был
сделать человек, причем без всякой посторонней помощи. Даже соплеменники не
могли помочь Цирадис в этот решающий момент.
Гарион содрогнулся.
– Какую муку она, должно быть, испытала! Как одинока
была!
– Да, это правда. Те, кто делают выбор, всегда в этот
момент одиноки.
– Но ведь выбор ее не был случайным?
– Нет. Ведь на самом деле она выбирала не между твоим
сыном и мною, а между Светом и Тьмой.
– В толк не могу взять, в чем тогда была проблема?
Разве не всякий предпочел бы Свет кромешной Тьме?
– Такие, как ты и я, возможно. Но прорицателям
прекрасно известно, что Свет и Тьма – две стороны одного и того же. А о Цирадис
и Закете не волнуйся. – Эрионд постучал пальцем по лбу. – Наш общий
друг кое-что задумал для этой парочки. Закету предстоит стать очень важной
персоной и немало совершить в своей жизни, а в обычае нашего друга в таких случаях
щедро награждать людей авансом.
– Как Релга и Таибу?
– Или как тебя и Сенедру, Польгару и Дарника...
– А не мог бы ты открыть мне, что должен совершить
Закет? Что тебе от него надо?
– Он должен довершить начатое тобой.
– А разве я делал что-то не так?
– Ты все делал правильно, но ты ведь не ангараканец.
Думаю, ты все сам со временем поймешь. На самом деле это не так уж и сложно.
Тут Гариону пришла в голову одна мысль – в тот момент он
ничуть не сомневался, что она верна.
– А ведь ты все знал заранее... Ну, я имею в виду,
знал, кто ты на самом деле такой.
– Я знал, кем могу стать, знал задолго до того момента,
когда Цирадис сделала выбор. – Он взглянул туда, где остальные с великой
печалью окружили безжизненное тело Тофа. – Думаю, мы им сейчас нужны...
Лицо Тофа было безмятежно – казалось, что гигант спокойно
спит, к тому же массивные руки, сложенные на груди, скрывали страшную рану,
нанесенную мечом демона. Закет нежно обнимал Цирадис, по лицу которой вновь
струились слезы.
– Ты уверен, что это здравая мысль? – спросил
Бельдин у Дарника.
– Да, – просто ответил кузнец. – Видишь ли...
– Не надо ничего объяснять, – прервал его
горбун. – Я хотел знать, уверен ли ты, только и всего. Давай смастерим
носилки. Так будет торжественнее...
Бельдин взмахнул рукой, и подле недвижного тела появились
гладкие длинные шесты и моток крепкой веревки. Вдвоем они быстро и ловко
соорудили носилки и положили на них тело друга.
– Бельгарат, – позвал брата Бельдин, – и ты,
Гарион, нам нужна ваша помощь.
Невзирая на то, что каждый из них легко мог бы в мгновение
ока перенести тело Тофа в грот, четверо волшебников избрали другой путь: они
медленно и торжественно понесли усопшего к месту его последнего упокоения,
совершая церемонию, древнюю, как мир.
Грот, лишенный теперь кровли, заливали теплые лучи
полуденного солнца. Завидев мрачный алтарь, Цирадис еле заметно вздрогнула.
– Какой он мрачный, безобразный, – грустно и тихо
произнесла девушка.
– Да, и в самом деле отвратительный, – критически
прищурилась Сенедра. Она обернулась и поглядела на Эрионда. – А ты не
хочешь...
– Конечно, – согласился он.
Стоило ему кинуть взгляд на отвратительный алтарь, и
каменную уродину заволокло туманом, а когда дымка рассеялась, то все увидели
массивный гроб из снежно-белого мерцающего мрамора.
– Так намного лучше, – сказала Сенедра. –
Спасибо тебе.
– Он ведь был и моим другом, Сенедра, – ответил
юный бог.
