– Что ж, так еще лучше! – обрадовалась
Зандрамас. – Отважишься ли ты умертвить и сына, и жену, Бельгарион из
Ривы? Унесешь ли ты с собой в могилу их обоих?
Гарион с искаженным болью лицом лишь еще крепче стиснул
рукоять Ривского меча. Да, он готов был одним ударом покончить и с собственной
жизнью.
Зандрамас, не выпуская ручки Гэрана, уставилась на него, не
веря своим глазам.
– Ты не посмеешь! – воскликнула она. – Ты не
сможешь!
Гарион стиснул зубы и размахнулся.
Теперь взор Зандрамас полон был уже не изумления, а ужаса.
Она споткнулась и медленно начала отступать.
– Ну же, Сенедра! – Голос Поледры прозвучал,
словно удар хлыста.
Королева Ривы, готовая к неминуемой гибели, была словно туго
натянутая струна – и эта струна наконец со звоном лопнула. Одним прыжком,
словно тигрица, подскочила она к колдунье и выхватила Гэрана из ее рук. И вот
она уже стоит рядом с Поледрой.
Зандрамас, рыча от злости, готова была уже броситься за нею
вдогонку, но...
– Нет, Зандрамас, – твердо произнесла
Поледра. – Один шаг – и я убью тебя. Или это сделает Бельгарион. Ты выдала
себя с головой. Твой выбор сделан – ты более не Дитя Тьмы, а простая жрица! В
тебе здесь нет более нужды! Можешь убираться или умереть.
Зандрамас окаменела.
– Твои увертки ни к чему не привели – даже последняя. У
тебя нет более права выбора. Подчинишься ли ты теперь прорицательнице из Келля?
Зандрамас во все глаза глядела на Поледру с выражением ужаса
и ненависти на испещренном искрами лице.
– Ну так что же, Зандрамас? Что ты решила? Умереть
столь близко от желанной цели? – Янтарные глаза Поледры глядели, казалось,
прямо в душу жрице – если была у нее душа. – Но нет, похоже, ты этого не
хочешь. Ты не можешь. Но я требую, чтобы ты сказала это вслух, Зандрамас.
Теперь ты подчинишься решению Цирадис?
Зандрамас сжала зубы.
– Да, – проскрежетала она.
Глава 24
Снаружи все так же грозно рокотал гром и бушевал шторм,
который высшие силы замыслили еще в первый день творения. Ветер ужасающе
завывал и стонал в туннеле, ведущем из амфитеатра в грот. Вкладывая меч в
ножны, Гарион вдруг ясно осознал, что именно с ним происходит. Удивительно, как
же это он раньше не догадывался, в чем дело. Обстоятельства требовали принять
судьбоносное решение. И то, что он, совершенно не ломая головы, преспокойно
следил за происходящим, могло означать лишь одно: решение давным-давно уже было
принято, но таилось в таких глубинах его подсознания, что сам он до сих пор
этого не осознавал. Возьмись он искать единственно верный ответ сейчас,
назойливые мысли о надвигающемся великом событии только смутили бы его,
породили бы в его мозгу мириады трусливых «а что, если...», которые в конечном
счете могли бы поколебать его решимость именно в тот момент, когда она ему
нужнее всего. Верный или ошибочный, но выбор он уже сделал, и переживать по
этому поводу теперь было совершенно бессмысленно. Гарион знал, что
руководствовался он не только доводами разума, но еще и внимал голосу сердца.
На него снизошли покой и безмятежность, ибо он непостижимым образом понял, что
его выбор, каким бы он ни был, единственно верен. И Гарион принялся спокойно
изучать грот.
Стены его, которые лишь отчасти позволял разглядеть неверный
свет, исходящий от Сардиона, похоже, были базальтовые – поверхность дробилась
на мириады посверкивающих граней. Пол – на удивление ровный и гладкий в
результате неустанной работы морских волн либо сделан таковым по приказанию
Торака еще тогда, когда он, будучи здесь, бросил вызов Улу, своему отцу, и
сразился с ним. Но вот вода, стекающая, предварительно поднимаясь по стене
грота, в мрачное озеро, представляла собой куда большую загадку. Ведь гора эта
– высочайшая вершина всего рифа, и воде полагалось бы стекать вниз, а вовсе не
подниматься по стене, расположенной много выше уровня моря. Возможно, Бельдин
смог бы это растолковать или Дарник. Но Гарион понимал, что сейчас ему следует
предельно собраться, а вовсе не отвлекаться на изучение законов гидравлики.
И внимание Гариона всецело сосредоточилось на единственном
источнике света в этом мрачном гроте – на Сардионе. Камень вовсе не был красив.
Оранжевые полоски в нем перемежались с молочно-белыми, а теперь на его
поверхности играл еще и отсвет голубого сияния Шара Алдура. Он был так же
гладок, как и Шар, который отполировала рука самого Алдура, но кто же
отполировал Сардион? Некий неведомый бог? Или племя косматых человекообразных
существ еще на заре мира, повинуясь приказанию свыше, усердно трудилось,
полируя эту оранжево-белую поверхность грубыми, мозолистыми и когтистыми
лапами, совсем непохожими на человеческие руки? Даже такие примитивные
создания, должно быть, ощущали силу камня и, обожествляя его – или же считая
его собственностью божества, – совершали этот кропотливый труд, просто не
зная иных форм богопочитания.
Гарион обвел взглядом лица друзей – всех тех, чьи судьбы
были начертаны на Небесах среди звезд и кому предписывалось сопровождать его
сюда в этот великий день. Смерть Тофа расставила все по своим местам – и теперь
настала абсолютная ясность.
Цирадис, заплаканная и сокрушенная, приблизилась к алтарю и
обернулась к собравшимся.
– Урочный час близится, – прозвучал ее чистый и
твердый голос. – Дитя Света и Дитя Тьмы должны объявить о своем выборе к
тому моменту, когда мне придет пора принять решение. Знайте, вы оба, что выбор
ваш будет окончателен и бесповоротен.
– Я сделала свой выбор еще на заре мира, –
объявила Зандрамас. – В бесконечных коридорах времени давным-давно
отдавалось эхом имя сына Бельгариона, ибо он касался Ктраг-Яски, который не
позволял дотронуться до себя никому, кроме самого Бельгариона. В тот миг, когда
Гэран коснется Ктраг-Сардиуса, станет он величайшим богом, превыше всех прочих
божеств, и получит безраздельную власть над миром. Приблизься, Дитя Тьмы! Займи
место свое пред алтарем Торака в ожидании Последнего выбора, который вот-вот
сделает прорицательница из Келля! А когда она изберет тебя, протяни руку свою и
возьми то, что тебе принадлежит!
Вот он, последний ключ к разгадке! Теперь Гарион точно знал,
какой выбор сделал в глубинах подсознания, и не сомневался, что выбор этот
единственно верный. А Гэран тем временем с великой неохотой подошел к алтарю –
личико его выглядело не по-детски серьезным.
– А теперь ты, Дитя Света, – сказала
Цирадис, – объяви о своем выборе. На чьи плечи возложишь ты это тяжкое
бремя?
